Ксанское ущелье

Едва ли не на ощупь зная каждую дыру в плетнях, каждый уступ каменистой тропинки, Ольга и Илас неслышно приблизились к родному порогу.

Аул спал. Никого. В сумеречном свете луны блестела роса на крышах.

От волнения гулко стучали сердца.

Илас шел первым, и Ольга, задержавшись у калитки, видела, как он слегка надавил дверь плечом. Заперто!

«Вот незадача! — посочувствовала Ольга, зная, что их-то дверь наверняка открыта: Габила приучил никого не бояться. — Конечно, женщине одной страшновато», — мимолетно подумала она, оправдывая тетушку Техон. И тут заскулили, почуяв своих, собаки.

«Тихо, тихо, Тескол, тихо», — прошелестел голос Иласа, и юноша перегнулся через низкий плетень, чтобы постучать в оконце сакли.

Ольга на мгновение не поверила своим глазам, но ей не померещилось: с обеих сторон сакли Техон, загораживая Иласу путь к отступлению, показались темные силуэты.

Не замечая их, Илас осторожно стучал.

— Руки вверх, паршивец абрек!

Отпрянув от окна, Илас выхватил шашку. Не размышляя, Ольга вскинула карабин, целясь в ближнего из нападавших. Короткое пламя выстрела молнией высветило белое лицо Иласа и опрокидывающегося навзничь человека в черной жандармской шинели.

— Илас, беги! — крикнула Ольга отчаянно. — Беги!

Стрелять она не могла: гибкая фигурка товарища металась прямо перед стволом — Илас отчаянно нападал на жандарма.

— Беги-и! — крикнула она снова, потому что дверь сакли распахнулась и еще один жандарм, выхватывая шашку, хотел вступить в схватку.

Ее выстрел настиг жандарма у порога. Испугавшись, что и его может постичь та же участь, жандарм, дравшийся с Иласом, юркнул за угол сакли.

— Уходим, Илас! Уходи-и-им!

Юноша с обнаженной шашкой махнул через низкий плетень. В тени сакли, низко пригнувшись, бежала и Ольга.

«Скорей, Илас! Скорей, миленький!» — молила она его в душе, оглядываясь на угол сакли, за которым скрылся третий жандарм.

— Ну покажись же, проклятый, на мгновение! Ну покажись! — шептала она в исступлении. — Покажись, и я вгоню в твой лоб пулю, а потом будь что будет.

Но тут во дворе Хачировых кто-то громко, не таясь, скомандовал: «Отрежьте ему дорогу», и она увидела, как перед Иласом опять выросли двое.

«Вот оно что: и у нас засада! Если б я сунулась первой, может, уже читала бы предсмертную молитву».

— К лесу, Илас! К лесу!

Ольга на всякий случай дважды выстрелила в сторону своей сакли. «Мать с отцом в доме, а если еще один жандарм на пулю нарвется, туда ему и дорога!»

Стрелять в тех, кто нападал на Иласа, Ольга не решалась — в темноте она запросто могла угодить в него — и, отступая к оврагу, обрадовалась, когда Илас, отбившись от неповоротливых противников, кинулся к балке, рассекавшей аул надвое.

«Теперь уйдет, — успокоилась она — Жандармы не решатся прыгать в балку, а Илас, если только не ранен, выберется».

Несколько раз выстрелив в темные силуэты, грохочущие по камням тяжелыми сапогами, она поспешила к лесу. «Скажу Васо: «Прости меня, сумасбродку! Все обошлось. К тому же парочку жандармов подстрелила».

Над балкой гремели выстрелы.

«Палите, палите, — злорадно усмехаясь, думала Ольга — Сшибайте глину с оврага. Пока вы в темноте разберетесь, что к чему, я буду далеко».

Если бы она могла предположить в ту минуту, что жандармы палили не в нее, а в Иласа! Если бы она знала, что пуля уже опрокинула Иласа навзничь и, выронив шашку из рук, юноша только и успел шепнуть холодеющими губами: «Прости меня, гыцци… Прости, родная… Прощай, Тамрико, мечта моя!..»

Если бы она знала, что, услышав первые же выстрелы, устремился к селению Васо!

3

Уже неделю капитан Внуковский, решив одним махом обезглавить движение народных мстителей в Горийском уезде, держал засады в Цубене и Верхнем Закоре, в Накити и Надабуре.

— Не может волк не прийти в свое логово, — изрекал он, пощелкивая костяшками длинных, худых пальцев. — Кто-то же кормит-поит бандитов? Перекроем дорогу сообщникам — и абреки в наших руках!

Не ожидая для себя от нового губернатора ничего хорошего, Ростом Бакрадзе торопил капитана, требовал арестовать родных и близких тех, кто ушел в отряды Хачирова и Хубаева.

— Нет, нет, ни в коем случае, — убеждал его Внуковский. — Мы не должны давать народу пищу для толков. Если мы проявим жестокость, мы запугаем трусливых, а те, кто посмелее, пополнят банды абреков. Не против них, а на руку им сработаем арестами.

Сам капитан устроился в сакле Хачировых.

Они заняли дом ночью и выпускали родителей Габилы только во двор. Люди какое-то время и не подозревали о засаде: они видели во дворе стариков, а то, что переговаривались те с соседкой, тетушкой Техон, как-то необычно тихо и несмело, никому не бросалось в глаза: чего шуметь, чему радоваться, если их дети мыкают горе где-то в непроходимых лесах? Что с ними? Навестят ли когда стариков? Один бог знает.

Ночью жандармы приникали к окнам, осторожно выбирались во дворы и ждали, ждали…