Ксанское ущелье

— Отпустите! Ну! Разве не видите — это же бешеный волк! Шакал. Его мало убить — его по ветру развеять надо…

— Эх, Васо, Васо! — подойдя к нему, горько сказал Нико. — Темный ты человек… Кошмани[3], да и только… Отпустите его. — Он взял парня за руку и повел его, вдруг остывшего, успокоенного, к коновязи.

Лесорубы нерешительно стояли, не зная, что им делать.

Нико крикнул, обернувшись:

— Приведите в чувство нашего благодетеля! Да не очень усердствуйте…

Когда конские крупы прикрыли их от лесорубов, Нико сунул руку за пазуху. В мозолистой ладони оказался маленький, тускло блестящий браунинг. Старик обнял Васо, прижал к себе:

— Бери, швило, и уходи. На первых порах он тебе пригодится. А там раздобудешь сам, что понадобится. Ну и княжеский конь, думаю, абреку[4] не помешает. — Он отвязал уздечку. — Поспешай, швило! Прощай!

— Прощай, Нико!

… Амилахвари с трудом приходил в себя после жестких рук Васо, едва не сомкнувшихся мертвой хваткой на его шее. Наконец он сел на брошенную кем-то на снег шубу. Жестом приказал всем отойти.

Малейшее движение головой причиняло ему адскую боль, но в душе князь уже благодарил бога за то, что легко отделался, остался в живых.

Враждебным взглядом он окинул лесорубов и остановился на Авто.

— Грузин? Откуда?

— Из Ахалгори!

— Меня знаешь?

— Знаю, ваша светлость! — процедил тот нехотя.

— «Ваша светлость»! — передразнил князь. — Чего же смотрел, как у тебя на глазах твоего князя убивал какой-то разбойник?! А? Вот и катимся в пропасть! Подняли голову всякие голодранцы! Рост — что надо, сложен — как богатырь, а, видно, трус! Что уставился? На, бери мою саблю, заруби, вот и избавитесь от меня.

Авто проглотил оскорбление. Полужив-полумертв князь. Свяжись с ним сейчас — и вся вина ляжет на твою голову.

Князь встал, пошатнулся. Его поддержал под локоть один из слуг. Но князь тут же оттолкнул руку.

— А вы, свиньи! Ждали, когда убьют меня?! Смотрели, как меня избивают? Мразь! Ни один не подумал прийти на выручку!

Слуги, вероятно, хорошо знали тяжесть господской плети. Двое опустили головы. Что поделаешь? Они в кабале. Дома жены, дети. Убережешь собственную голову, а родных оставишь в когтях. Какое это мужество?

Третий слуга нервно покусывал черный с подпалиной ус, отводя взгляд в сторону. Будь сейчас с князем побольше людей, может, и он не решился бы поднять голову, но уж слишком свежа была обида, слишком жег лицо шрам, прикрытый густой черной бородой!

Как сейчас, помнил Асланбек давнюю поездку с княжеским управителем Коциа в дальний осетинский аул за податью. До этого сорочьего гнезда в скалах объехали они едва ли не дюжину аулов, нигде никто не посмел огрызнуться на слова управителя, и тот осмелел. В маленьком осетинском ауле он не стал и разговаривать со стариками, как делал раньше. Велел согнать на нихас мужчин и начал кричать, брызжа слюной: «Совесть вы, видно, потеряли, забравшись в эту глушь! Ни шерсти не везете, ни скота!»

Подошел к старикам. «Вижу, это вы своих сопляков подстрекаете! Вы! Хотите, чтобы я приказал выдрать вам ваши седые веники?»

Закончить оскорбительную тираду ему не удалось. Парни подскочили к управителю и вытряхнули его из бешмета. Палки, кулаки, ножны сабель заходили по худым ребрам извивавшегося ужом Коциа.

Сопровождавшие Коциа слуги, и в их числе он, Асланбек, видя, что явное численное превосходство на стороне аульных забияк, благоразумно не тронулись с места. Чем они могли помочь дурному человеку? Или он забыл, что горцы не терпят насмешек?

Если бы знали слуги, что ждет их в замке, может быть, уже тогда не вернулись бы они на княжеский двор, не подставили бы покорных спин под нагайки. Уяс он-то, Асланбек, точно не вернулся бы. Тогда его в замок любовь звала: приглянулась ему одна из девушек с княжеской кухни, быстрая и пугливая, как серна, из-за нее спешил он в замок Амилахвари. И уже казалось Асланбеку, что хозяин доверяет ему как одному из самых надежных слуг, с собой берет, когда отправляется за податью в непокорные аулы. Но оказалось, у князя и в уме ничего подобного не было, просто выбор колченогого управителя на Асланбека чаще, чем на других, падал.

Когда в тот злосчастный день они привезли в замок избитого управляющего, князь единого слова в оправдание не захотел слушать.

— Кровью за мое добро надо платить, — наставительно поднял он палец с дорогим перстнем. — Кровью! А вы? Отдали управляющего на растерзание этим негодяям, вернулись с пустыми руками!

Бросили их тогда на лавки и исхлестали плетками до беспамятства. Попробовал Асланбек слово против сказать, так ему усердный палач не только спину исполосовал — еще и на щеке оставил безобразный шрам. Пришлось бороду отпустить.

Асланбек теперь мучительно думал: а стоит ли ждать, когда княжеские сатрапы изуродуют ему вторую щеку?

— Нет! Ни за что! — забывшись, скрипнул он зубами.

— Что ты сказал, трус? — обернулся к нему Амилахвари. — Повтори.

Асланбек молчал.

— Я приказываю!

— Приказывай своим холуям, а я больше тебе не слуга!

— Да как ты смеешь! — Амилахвари, схватившись за саблю, шагнул к чернобородому.