Ксантиппа

Но хотя Алкивиад постоянно держал вблизи себя солдата-философа, однако о нем редко можно было сообщить что-нибудь, кроме того, что он смешил всех перед сражением своей беспримерной рассеянностью, ободрял товарищей непоколебимым хладнокровием в бою, а после битвы уговаривал их не впадать в крайность, как радости, так и отчаяния. Только один раз Сократ дал повод сообщить о себе несколько больше, и это письмо Ксантиппе позволили прочесть с начала до конца.

Прежде всего Алкивиад сообщил, что войско боготворит своего полководца и что одна крупная победа могла бы сделать поход удачным для Афин. Пока у него есть солдаты, он вполне может на них положиться. Не далее, как вчера, ему устроили бурную овацию за геройский подвиг, вся честь которого в сущности принадлежала другому.

«Вчера поутру, — писал Алкивиад, — я выехал, в сопровождении двух офицеров за линию наших укреплений, с целью произвести рекогносцировку неприятельских позиций. В получасе езды от наших постов, мы неожиданно наткнулись на одного из своих солдат, растянувшегося на животе возле муравьиной кучи. Мои спутники окликнули его, но он не двигался. Мы сочли беднягу убитым. Вдруг нас окружили шестеро всадников из тяжелой кавалерии неприятеля. Один из нас был заколот при первой же атаке. К счастью, лошадь одного из неприятелей попала ногою в муравьиную кучу и упала. Мы радуемся, что избавились хотя от одного противника, но тут поднимается с земли, как ни в чем не бывало, тот убитый. Угадайте: кто же это был? Представьте себе: наш Сократ! Двумя неторопливыми ударами, он укладывает двух ближайших всадников, я расправляюсь с третьим, остальные же, остолбенев от изумления при виде растрепанного Сократа, не думают защищаться, и мы без труда забираем их в плен. Они, очевидно, приняли нашего философа за сатира! И что же сказал на это Сократ? То, чего можно было ожидать только от него одного: «Если бы эти неосмотрительные люди не разрушили муравейника, который я наблюдал в течение трех часов, то я едва ли бы так разгорячился». С этими словами он сел на лошадь одного из убитых неприятелей и вернулся с нами обратно. Вечером в лагере рассказывали, будто бы я один взял в плен шестнадцать неприятельских всадников и вдобавок спас жизнь Сократу. Меня приветствовали восторженными криками, и мне пришлось держать речь, во время которой Сократ дружески перемигивался со мною и хохотал от души».

Это было последнее известие, полученное Ксантиппой о муже.

Письма Алкивиада к Аспазии становились все короче и серьезнее; теперь они были проникнуты одною горечью. Однажды, когда Ксантиппа сидела за работой у постели Аспазии, от Сократа пришла коротенькая записка, в которой говорилось только следующее:

«Афины погибли. Я спасаюсь бегством. Алкивиад умирает и твой Лизикл или подобный ему будет повелителем Афин. Если бы я был в хорошем настроении духа, то желал бы остаться в живых, чтобы только посмотреть на новые порядки. Сделай что-нибудь для спасения старика Сократа. Несчастный Алкивиад!»

Аспазия лишилась чувств, прочитав эти строки. Когда она пришла в себя, Ксантиппа, хлопотавшая около нее, бросилась к ее ногам и с немой мольбой протянула к ней руки.

Тогда Аспазия решила обратиться к одному государю; много лет назад, посетив веселый приморский город, он пользовался там благосклонностью прекрасной Аспазии, а теперь был известен своими поэтическими наклонностями. Аспазия писала ему:

«Дорогой друг.

Не прежняя кокетливая Аспазия обращается к вам с этим письмом, нет… Ах, что может быть печальнее возврата к прошлому, после долгого промежутка времени; это все равно, что взглянуть в зеркало и увидеть в нем свое безвозвратно отцветшее лицо! Но я надеюсь, что вы не отвергнете сердечной просьбы Аспазии и вспомните о ней без неприязненного чувства.

Я намерена поручить вашей благосклонности нашего добрейшего Сократа, слава которого, вероятно, дошла и до вас. Сократ — один из моих лучших друзей. Не смейтесь, пожалуйста! — в наших отношениях нет ничего, кроме дружбы, потому что он слишком благороден и чересчур некрасив для чего-либо иного. Этому несчастному приходится покинуть Афины и искать убежища для себя и своей бедной жены у какого-нибудь великодушного монарха. Я не стала бы вас утруждать, если бы все мои здешние друзья не были, к несчастию, его врагами и самым заклятым из них — мой супруг, Лизикл. Наш милый Сократ ровно ничего не смыслит в политике и придется ко двору у государя вашего образа мыслей. Я рассчитываю, что вы пригласите его к себе. За это я берусь повсюду прославлять ваше имя, — помните, как смешно я его всегда выговаривала? — и познакомить ученых афинян с вашими философскими изысканиями.

Вы все еще влюблены, государь? Признайтесь, кто именно владеет вашим сердцем в ту минуту, когда вы мне будете писать. Может быть, в своих воспоминаниях вы все еще самую малость неравнодушны, как и в былые времена, к вашей неизменной приятельнице.

Аспазия».