Ксантиппа

Пока жена Сократа ожидала ответа на письмо Аспазии и делала напрасные попытки разузнать подробнее об участи своего мужа, страшные вести одна за другой обрушивались на Афины. Всему государству грозила окончательная гибель. Войско было рассеяно, флот уничтожен, а самое худшее — Алкивиад убит.

Но Ксантиппа терпеливо переносила бы бедствия постигшие родину, если бы знала что-нибудь о Сократе. Наконец вернулся и он. Ксантиппа вскрикнула от радости, но вместе с тем и от испуга, увидав его перед собою. Несчастный философ еле волочил ноги, опираясь на костыль. Жена поспешила уложить беднягу в постель и осмотреть его раны. На плече, на лбу, на груди Сократа пылали широкие багровые рубцы, а левая рука еще сочилась кровью от жестокой раны.

Заметив тревогу жены, он ласково сказал ей:

— Прежде я полагал, что ты боишься только, чтобы меня не сожгли живьем; теперь же вижу, что ты не желаешь моей смерти даже при более почетной обстановке.

Врач, исследовав его раны, сказал, что ни одна из них не грозит смертельным исходом и Сократ поправится при заботливом уходе. Ксантиппа не отходила от постели мужа. Она высылала сынишку на улицу, чтобы маленький Проклес не беспокоил отца своими шумными играми; она не противоречила Сократу, когда тот поднимал на смех врача и его рецепты, и настаивала лишь на строгом исполнении его предписаний. Больной постоянно шутил над близостью смерти. Ксантиппа не противоречила ему и в этом; она забыла даже свои денежные заботы, пока не миновала опасность. Но тем тяжелее обрушились они на беспомощную женщину, едва Сократ начал немного поправляться.

Ее торговля мрамором безвозвратно пошла прахом. В это ужасное время покупателей вовсе не было, а поставщики не соглашались доставлять нового материала, не получив денег за старый. Такое печальное положение дел представляло, по крайней мере, то преимущество, что заботливая Ксантиппа могла неотлучно ухаживать за больным мужем, не боясь упущений в торговле. Впрочем, леченье Сократа истощило ее последние ресурсы. До сих пор она не допускала нужду перешагнуть своего порога. Теперь же бедной семье предстояло познакомиться со всеми лишениями.

Служанка давно уже не получала жалованья и в последнее время расплачивалась с мясником и булочником своими собственными деньгами, накопленными долговременной службой. Но и эти скудные средства были скоро истрачены. Ксантиппе пришлось сбывать за бесценок, поштучно, одну за другою, заготовленные ею глыбы превосходного мрамора, стоявшего в мастерской еще в необработанном виде. Надо же было чем-нибудь кормиться!

От немногих учеников Сократа, не хотевших бросать своего учителя, она с еще большей грубостью и назойливостью требовала платы за лекции, которые возобновились вокруг постели больного философа. Однако, у них своих денег было мало, а родители находили лишним платить за беседы своих детей с таким опасным вольнодумцем, как Сократ, хотя и были не прочь, чтоб их сыновья даром пользовались обществом ученого человека. Да и сам философ по-прежнему не хотел ничего и слышать о вознаграждении за свой труд, отказываясь принимать изредка предлагаемую плату. Не зная, как свести концы с концами, Ксантиппа выходила из себя и не раз ее гнев обрушивался на учеников, которые, не обращая внимания на нужду в доме учителя, преспокойно разбирали с ним самые сложные вопросы мироздания.

Еще меньше этих беззаботных юношей замечал Сократ, что творится у него в семье. Пока он совершенно не поправился, жена тщательно скрывала от больного не только свое стесненное положение, но и свою тревогу за будущее. Когда же философ смог выходить из дома, то жалобы жены только надоедали ему, как назойливое жужжанье мухи. Он опять зажил по-старому, как ни в чем не бывало. Даже вспышки гнева со стороны Ксантиппы, которая так долго сдерживала свое справедливое негодование против мужа, не производили на него ни малейшего впечатления. Сократ стал окончательно неуязвим. «Смерть, было, поймала меня уже за ухо, — говаривал он, смеясь, — но я от нее отбоярился до поры до времени. Стоит ли мне теперь с кем-нибудь связываться и доходить до ссоры?».

Случалось даже так, что жена не пускала философа в дом, когда он возвращался из гостей в сопровождении подвыпившей компании приятелей, и даже обливала всех холодной водой, но Сократ и тогда оставался при своем мнении относительно достоинств Ксантиппы, а «мнение» о вещах было для него самое главное. Принужденный провести остаток ночи под открытым небом да еще с мокрой головой, чудак стоически переносил это неудобство, не жалуясь, как и в том случае, если бы ему пришлось попасть под проливной дождь. А что его обеды стали теперь такими же скудными, как во времена холостой жизни; что его платье лоснилось, и даже рвалось, прежде чем его кое-как возобновят, этого он не замечал ни прежде, ни теперь.