Ксапа хулиганка

Ксапа тут же заявляет, что минус сорок всего два дня держалось. А минус тридцать пять при сухом воздухе — это как минус двадцать в Питере. Начинается спор. Но мы грузимся в три вертолета и летим на ПРИЕМО-СДАТОЧНЫЕ ИСПЫТАНИЯ в Секунду.

Большой ангар весь темный. Только площадка справа от входа залита электрическим светом. А дальше темнеют контуры машин и ряды деревянных коробок.

Первым делом механики запускают ДИЗЕЛЬ-ГЕНЕРАТОРЫ. Вторым — ТЕПЛОВУЮ ПУШКУ. Теплый воздух из пушки обдувает РАБОЧУЮ ЗОНУ. Затем включают дробилку и заводят двигатели двух маленьких экскаваторов. Не для дела, а чтоб механизмы прогрелись. Говорят, на холоде сталь становится хрупкой.

В рабочей зоне хорошо, тепло. Выходить из нее не хочется. Но дробилка сильно шумит, говорить мешает. А механики кипятят воду, заваривают чай, готовят бутерброды с бужениной и сыром.

— К такому закусу — еще бы по сто грамм, — вздыхает Юра.

Пока пьем чай, воздух во всем ангаре прогревается до минус пяти.

— Выше минус двух не поднимется, — говорят механики. — Поэтому незачем ждать, начинаем.

В передних ковшах экскаваторов — камни размером с мою голову. Сначала один ковш, а потом второй опорожняем в приемный бункер дробилки. Грохот усиливается, а изо всех щелей валит пыль. Мы спешим к дальнему концу дробилки. По транспортеру из дробилки плывет ГРАВИЙ. Гравий — это песок и камни, самый большой из которых не больше фаланги моего пальца.

— Вот она — основа прогресса, — произносит механик и подставляет ладонь под струю гравия. — Это — бетон, это дороги, это цивилизация!

И чихает.

— Во! Значит, правду говорю!

Затем мы фотографируемся на фоне кучи гравия. И расписываемся на какой-то большой бумаге. Опять пьем чай и летим назад. Все радостные, оживленные, и от чудиков слегка пахнет алкоголем. Даже от Ксапы. Когда успели? Вместе же чай пили… Но это не важно. Другой вопрос меня интересует.

Неужели камнедробилка важнее экскаватора, самосвала и других машин?

Рыська сидит, нахохлившись, у входа в СТАЦИОНАР, грызет костяшки пальцев. Сажусь рядом.

— Что-то не так?

— Все не так. Тсс! — шепчет Рыська. — Они за стеной. Палпалыч перевязку делает.

Прислушиваемся. Шуршание, негромко звякает металл. Но доносящийся голос не Палпалыча, а Светы.

— … Если из-за каждого мишки руку терять, тебя на третьего медведя уже не хватит, — вправляет парнишке мозги Света. — А мне нужен помощник. Охотник теперь из тебя так себе, а учитель может получиться очень хороший. Читать ты научился быстрее многих. Давить не буду, подумай день-другой, потом еще поговорим.

— Она хочет, чтоб Самур детей учил. Разве это мужская работа?

— Не знаю, — честно говорю я. — Я из учителей только Свету знаю. Но ты ее мускулы видела? Наверно, не так просто учителем быть, если Света такая могучая. А как она по утрам бегает! А как гири поднимает! Идем, попробуешь ее гирю поднять.

Удивила меня Рыська. Честно скажу, удивила. Сначала двумя руками двухпудовку поднимает, потом — одной рукой. А затем — две сразу! Тяжело ей это дается, но ведь справилась! Кроме Светы, две гири сразу из баб только Жамах поднимала. Ксапа говорила, раньше тоже поднимала, но теперь, с переломанными ребрами, еще нескоро сможет железо тягать.

— А ты сильна, охотница!

— Нужно же в семье кому-то охотником быть. Если этот бестолковый…

— Ша! — рявкаю я. — Еще раз Самура бестолковым назовешь, по попе настучу.

— Ну, настучи, — соглашается Рыська. — Но он же на голову обиженный! Мне из-за него теперь с одноруким жить. Зачем он один полез на медведя? Трудно было меня позвать? Фред не постеснялся вас позвать, когда своего медведя убил. А этот дурак…

— Сядь, — говорю я. И сажусь первым. — Если ты каждый день будешь с ним ругаться, вы никогда счастливо жить не сможете. Ему сейчас и так тяжело, а тут еще ты ругаешься. Хочешь его счастливым увидеть — поддерживай его, а не пили. Чтоб он со своим горем бежал к тебе, а не от тебя, понятно?

— Понятно, — вяло соглашается Рыська. — Но он же на самом деле…

— Это знаешь ты, это знаю я. Но больше никто от тебя такого слышать не должен.

— Поняла, не дура… Ну, вообще, дура, но не настолько, — хмыкает Рыська. — Спасибо, Клык. Живи долго.

Ну вот! В наш язык уже и айгурские выражения затесались.

Возвращаемся с охоты. Один олень на пятерых охотников — баловство, а не охота. Но холодильник забит продуктами. Это Михаил расплачивается коровьими тушами за оленей, медведей, мамонтенка и миссионеров. Нам просто свежатинки захотелось. Мышцы размяли, на лыжах пробежались, Рыську с Самуром из хыза на свежий воздух вытащили. И обломали все рыськины мечты о большой охоте.

Мудреныш, это же неправильно. Мы что, сами себя прокормить не можем? — ноет она.

— Прошлую зиму прокормили, — отзывается Мудреныш. — Не били больше, чем нужно, поэтому и на эту зиму хватило.

— На эту зиму хватило потому что русские нам мясо возят.

— Тоже верно. Если б не возили, к весне голод бы начался. Ты хочешь поголодать немного?

— Не хочу. Но это же неправильно!

— Почему? Русские нам мясо возят, мы — айгурам. Спроси у Фархай, сколько мы им волков набили.