Ксапа хулиганка

— Что ты сказал? — медленно поднимаясь, спрашивает Медведь.

— Да болеет степнячка ваша. Умрет скоро. Если попрощаться хотите, то сейчас самое время.

Я все верно смозговал. Степнячка, может, на самом деле сознания лишилась, а может, спит без задних ног. Но добудиться ее заречные не смогли.

Заречным для ночлега лучшее место отводят… Да-да, наше с Ксапой. Я, понятно, не в восторге, но не спорить же со Старой и Мудром. Когда ОФИЦИАЛЬНАЯ ЧАСТЬ кончается, к ним заречные бабы косяком тянутся. О родных да близких выспрашивают. Раньше-то могли и сами сходить, а теперь далеко… Долго полуночничают, всем спать мешают.

Утром, пока Заречные спят, моя опять с бабами шушукается. Шу-шу-шу, шу-шу-шу! Я ее даже поругал немного. Почему не собраться всем вместе, сесть в кружок да не обсудить все, как люди делают? Почему надо по углам, как будто тайком? Ксапа садится передо мной чинно, ладошки на коленки кладет, длинными ресницами мне машет. Мол, виновата, исправлюсь. Ну как на такую сердиться?

Заречные встают поздно. Их, как гостей, сытно кормят. А потом бабы всей толпой ведут хыз показывать, да хвастаться, как у них хозяйство ладно устроено. Хыз показали, ведут ТУАЛЕТ смотреть. Потом — ВОДОПРОВОД. А что его смотреть? Промерз до дна, мы на воду снег растапливаем.

Только к обеду Заречные от баб отделались, да с нашими охотниками о мужских делах смогли потолковать. А вечером разжигаем поярче КАМИНЫ, и заречные вместе с нашими ксапины сказки слушают. Ксапа старается поменьше своих слов УПОТРЕБЛЯТЬ, но иногда проскакивают. Заречные переспрашивают, а я только диву дивлюсь, как быстро эти слова в нашу речь вошли.

Наутро Заречные еще затемно встают. Слушают хриплый, надсадный кашель своей степнячки и собираются в обратный путь. Мудр выдает им две оленьи туши из ХОЛОДИЛЬНИКА. То ли на дорогу, то ли за бабу — понимай как хочешь, и мы всей толпой провожаем их до МОСТА. То есть, до того места, где Ксапа копье Мудреныша сломала. Там теперь четыре очищенных от веток ствола лежат. Не только охотник — брюхатая баба перейдет, не испугается.

Хороший день Заречным выпал. Солнце ярко светит, ветра нет, снег под ногами искрится. В такой день можно очень много пройти.

А когда мы в хыз возвращаемся, Мудр мою Ксапу НА КОВЕР вызывает. Не знаю, что такое КОВЕР, но что-то нехорошее. Ксапа так мне и заявляет:

— Я боюсь. Я без тебя не пойду.

Приходится взять ее за руку, вести к Мудру. А Мудр опять ведет нас к мосту. Только что добрый был, и вдруг — словно подменили…

— Ты что, сучья лапа, затеваешь?! Хочешь нас с Заречными рассорить?

Так кричит, что эхо в горах откликается.

— Не кричи, пожалуйста — просит Ксапа. — Нужна мне эта баба. Она часть моего ПЛАНА. Чем больше ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ различных племен будет на совете, тем лучше.

— Племен? Где ты племена видишь? Это ты Заречных племенем обзываешь?! Запомни, дура-баба, племена — у дикарей. У нас — общество!

— Хорошо. А у степняков?

Мудр задумался. Как мян или триба степняков на человеческий язык переводится. А я за спиной Ксапе кулак показываю. Изучил уже ее штучки. Умеет она, чтоб не ругали, разговор на пустое переводить. Ксапа смущается, Мудр тоже все понимает.

— Что за совет племен?

— Когда наши снова появятся, надо, чтоб все общества были как одно большое, а не каждое само за себя. У наших закон такой — если у местных (местные — это мы) есть законы, эти законы надо уважать. Но когда в каждом обществе свои законы, тут одни, там другие, то их как бы и вообще нет.

Мудр даже на камень садится, чтоб переварить.

— Хорошо, пусть так. Но как ты со степняками договориться собираешься?

— Вот для этого мне и нужны их женщины. Своим бабам и Заречные, и степняки поверят. А главное — только в нашем обществе все языки знают! Без нас ни с кем говорить не смогут, пока язык не выучат. Мои соплеменники вечно торопятся, поэтому переводчики ПОЗАРЕЗ нужны будут.

— Идем в хыз. В тепле поговорим, — приказывает Мудр. Но в голосе уже больше раздумья, чем злости.

Чудом руку с ножом перехватить успеваю. Лава прямо в сердце метит. Степнячка то ли спит, то ли В ОТРУБЕ. Так и не узнает, что на полвздоха от смерти была.

А Лава даже вырваться не пытается. Обмякает в моих руках, только в глазах — боль и отчаяние. Как у Ксапы, когда мы не дали ей чудиков похоронить. Эта боль в глазах меня и останавливает. Я даже не бью Лаву. Нож только отобираю, наматываю покрепче ее волосы на руку и начинаю думать.

Лава брюхата ребенком Баламута. Пока не очень заметно, но все знают. Баламут ей волосы подрезал, перед всеми своей называет. Ксапа ей СИМПАТИЗИРУЕТ. Степнячки наши вокруг нее вьются. Боевая девка, ЭНЕРГИЧНАЯ. И новенькую убить хочет. За это если ее голышом в лес, на мороз прогонят — считай, повезло. А потом скандалы пойдут, ссоры… Девок с тремя полосками опять МОРДОВАТЬ начнут…

Оглядываюсь незаметно. Вроде, все своими делами занимаются, на нас никто не смотрит.

— Одевайся и идем наружу, — говорю ей тихо. — Попытаешься бежать — копье догонит.

Выходим из хыза, веду ее к МОСТУ, куда Мудр Ксапу водил. Сажаю так, чтоб сразу вскочить не могла.

— Говори.

— Что?