Ксапа хулиганка

После обеда берем мотопилы и идем прокладывать просеку. Платон и Вадим впереди идут, валят деревья. За ними я с мотопилой — толстые сучья обрезаю. За нами остальные с топорами — мелочь срубают и все это к вамам оттаскивают, в кучи складывают. Когда ветки подсохнут, дрова будут.

Наломались за день, комары нашей крови напились… Сергей говорит, здесь комаров еще не так много. А по-моему, куда уж больше!

Вечером на речку отмываться идем. Вода холоднющая, а геологи скидывают одежки и купаться лезут. Кричат, верещат, брызгаются. Чудики — они все немного сумасшедшие.

Чанан на это смотрит, смотрит, одежки скидывает и тоже — в воду бултых! Хоть тут взрослые люди опомнились. Вылавливают ее, на руках из воды выносят, на землю ставят.

Какая ты тощая и грязная, — изумляется Толик. И к рации тянется. Через минуту к нам Мечталка прибегает, полотенце, мыло и мочалку из корзинки достает. За ней Жамах со свертком одежды идет.

— Жамах, объясни ребенку, зачем человеку трусики нужны, — говорит Вадим. — А то она нас возбуждает и в краску вгоняет.

Жамах улыбается загадочно и сбрасывает с себя все до трусиков. И Мечталка — тоже. Мужики галдят весело-неразборчиво, хватают одежду и наперегонки вверх по склону бегут. А Жамах с Мечталкой в четыре руки мочалками Евражку отмывают. Потом — полотенцем растирают. Затем трусики и футболку на нее натягивают. Евражка сразу перестает быть похожей на евражку. Это куртка у нее была широкая и лохматая. А футболка ребра обтягивает, только грудки — как два кулачка — спереди оттопыриваются.

За ужином появление Евражки в желтой футболке и лохматых кожаных штанах вызывает дружное «Ооо!» у шабашников. Парни раздвигаются, уступают ей место в центре. Платон поднимается, расстегивает на себе два ремня и протягивает ей нож в ножнах и ремни, на которых ножны висят.

— Держи, Евражка! Ты сегодня хорошо работала.

Все аплодируют. А это чудо вытаскивает нож из ножен, осторожно лижет лезвие, вскидывает руки вверх и вопит во всю глотку:

— А-а-а!!! Я буду великой охотницей! Как Жамах! Лучше, чем Жамах! Я буду самой великой охотницей!

Невдалеке стоят наши пацаны и завидуют. У тех, кто постарше, уже есть свои ножи. Но одно дело, когда всем раздают, и совсем другое — когда охотник с себя снимает и тебе дарит нож на глазах у уважаемых людей.

— Идем домой, не сиди здесь — Жамах встает передо мной на колени, берет меня за руки.

— Она здесь тосковала. Это еще до того, как чудики вернулись.

— С ней все будет хорошо, верь мне. Скоро она прилетит к нам на белом вертолете.

— Мне плохо без нее.

Ее ладонь касается моей щеки.

— Клык, не плачь. Мужчины не должны плакать.

— Мне все равно.

— О, души предков. Клык, ну что мне сделать? Хочешь, я тебе спину помассирую? Меня Ксапа научила.

Чувствую на плечах ее сильные пальцы. Обнимаю за талию и сажаю рядом.

— Давай, я к своим слетаю, тебе лучшую степнячку привезу, лучше Бэмби, чесно!

— Она будет не Ксапа. Знаешь, я с первого дня понял, что Ксапа — моя, родная. Сразу — и навсегда. Нет, не с первого. Со второго. В первый она очень чудной казалась. Словно и человек, и не совсем.

Увлекшись, начинаю рассказывать неторопливо и подробно. Как она ворвалась в нашу жизнь, сколько раз все переиначила. И вообще, как так случилось, что с одной стороны, ее как бы всерьез никто не держит. Ну нельзя всерьез относиться к тому, кто твою жизнь с ног на голову ставит. Упреки пойдут, обиды… А если это не всерьез, то как бы и ничего. Словно игра.

А с другой стороны, все делают так, как она скажет. Даже охотники ее слушаются. Если не получится ее придумка, посмеются беззлобно и вновь своими делами занимаются.

Светать начинает. Летом ночи короткие. А я все рассказываю. Вдруг за спиной кто-то как бы придавленно чихает. И со скалы камешек шуршит по склону. Срываюсь с места, взлетаю на скалу — тут невысоко, чуть больше, чем два моих роста — и поднимаю за шкирятники двоих пацанов.

— Подслушивали!

В правой руке — Жук. А в левой… Не пацан это, а Евражка в своей лохматой куртке до колен.

— Пусти! — кричит. И пинается.

— Пусти ее, — улыбается Жамах. — Все равно она нашего языка не понимает.

Отпускаю Евражку, но еще выше поднимаю Жука.

— А с ним что делать? Он наш язык понимает.

— Это человек твоего народа. Сам решай, — говорит Жамах на языке чубаров.

Перекидываю Жука через плечо как добычу и направляюсь к вамам.

— Я окуну его в холодную реку, а потом закину в вам к родителям. Чтоб он на них упал, намочил и разбудил, — отвечаю тоже на языке чубаров. Евражка нас понимает, а Жук — нет.

— Пусти его! — кричит Евражка. И колотит меня кулачками по ребрам и пониже спины. По спине не получается — там Жук висит. Когда начинает пинать ногами, Жамах ее оттаскивает.

— Тихо! — командую я. — Всех перебудите.