Ксаврас Выжрын

- В восемьдесят втором, на третий месяц после его смерти, где-то в начале февраля, здесь в округе пропала партия военных сапог. Целый грузовик. Обувка тут же появилась на рынке; а сама машина, якобы, утонула в озере. Шум с того так себе, ничего особенного. Потом, то же самое - с мясом. А сразу потом, заметь, пан, какой сдвиг, из эшелона свистнули атомную бомбу. Пан поверит? Везли ее поездом, на перегоне стоял. Вот тут уже красноармейцы взбесились! Пару людей сразу же под стенку, чуть побольше - в Сибирь... только ж бонбы и нет. Шатались тут целыми батальонами с собаками, вынюхивали, словно взбесились, и люди, и собаки. Даже шмат леса выкорчевали, понятия не имею, на кой ляд. Недели три так они мордовались; нельзя было в небо глянуть, чтобы там вертолетов не увидать: словно мухи над трупом. Немцы, вроде бы, дернулись, что, якобы, усиленная активность военных и так далее. Наверняка же знали. Знакомый один, что сидит в сторожке под самой границей, так он там слушал радио из Пруссии, оно ж близко, заглушить никак, так вот по радио открыто обо всем говорили, оттуда и мы знали. Уже тогда люди начали кое чего подозревать, потому что тех героев, что с сапогами и с мясом, никто не знал, а эта долбаная атомная - на кой ляд кому она была нужна, ни в хозяйстве не нужна, ни сплавить невозможно, вот и пошел слух, что это нездешние, и вообще - не наши, и уж наверняка - дело политическое. Оно ж как камень в воду: а ведь такая бомба, это ж шмат дерьма не маленький, ее ж только краном из какой-нибудь ракеты вытаскивали; краном, мистер Смит, краном. Так что теперь оно и думаю, что с Москвой этой все правда. Они уже тогда знали, уже запланировали. Как только он издох.

Смерть Сталина была определителем новой эры - как рождество Христа; достаточно было местоимений: «он», «его». И сразу все знают, о ком идет речь.

Он уже раньше заметил это: все здесь говорят как-то криво, все в сторону, по дуге да по параболе; пространство их слов выпучено громадными, невидимыми массами черных дыр обычаев, к которым опасно приближаться, потому что те могут затянуть, засосать. Возьмем, к примеру, Витшко - о чем он рассказывал? Про кражу бомбы? Нет, он говорил о Ксаврасе Выжрине. В конце концов все сводится к нему.

Ксаврас Выжрин, Ксаврас Выжрин.

- Ты когда-нибудь встречался с ним?

Силезец стрельнул взглядом, сунул в огонь палку.

- А что?

- Да ничего. Интересно.

- Даст Бог, сами встретите, тогда и узнаете. Раньше или позже.

Смит уже ничего на это не ответил. Только перевернулся на другой бок, спиной к контрабандисту, и задвинул замок спальника. Перед ним была его же движущаяся от языков пламени тень и лес, и ночь, и небо без звезд и без Луны, потому что плотно затянутое тучами. Чтобы заснуть, нужно было успокоиться, только мысли не желали поддаваться контролю. Я нахожусь в военной зоне, думал он. И здесь же - смерть. Я направляюсь к смерти. Ксаврас Выжрын, Ксаврас Выжрын. Чума на него, чума на них!

И наконец заснул, не успокоенный - его свалила усталость.

nnn

Утром, прежде чем отправиться в путь, он выслал краткий рапорт: буквально пара слов, набитых вручную. ЧЕРЕЗ ГРАНИЦУ БЕЗ ПРОБЛЕМ. НАПРАВЛЯЕМСЯ К ВИСЛЕ. ВОЗМОЖНО ОПОЗДАНИЕ. ПОЧЕМУ НЕ ПРОДУМАЛИ С ОДЕЖДОЙ? Все это шло узким конусом на спутник, с него - на следующий, а потом уже непосредственно в центр WCN в Нью-Йорке, так что возможности подслушать, скорее всего, и не существовало. Впрочем, даже если бы и была - то ничего не меняло. Никакой иной возможности связаться с сетью у Смита просто не существовало.

Около полудня Витшко решил, что они выйдут на дорогу. От границы они отошли уже достаточно далеко. Айен ничего не сказал, но желудок страхом сжало. Вот сейчас оно и начнется, подумал он, вспомнив Фрейзера, МакХатча, Варду; вспомнились и переданные ими корреспонденции. Но говорить он ничего не стал. Есть страх словесного поноса, а есть и страх молчания, и этот второй несравненно глубже, потому что не контролируется мыслью, звериный, полностью подчиняющийся безнадежности мгновения.

Они вышли из леса на опушку, а с опушки на шоссе - узкую, старую асфальтовую дорогу с сильно выгоревшей разделительной белой полосой. Дорога петляла, так что они видели всего лишь стометровый отрезок, с обеих сторон обрубленный серыми стенками леса. Чертовски анонимное место - никаких дорожных указателей, не было даже мусора в кювете, ничего - что воспринималось даже как-то символично. Смит жадно разглядывался по сторонам. Для цветных панорам Неуловимого Ксавраса выбирали совершенно другие местечки.