Ксения

Пан Мориц пожал плечами.

— Этого будет довольно?

Она достала из нагрудной сумки синий сапфир. Пан Мориц повертел камень в руках, посмотрел на свет.

— Вы неправильно меня поняли, панна Марина. Я не торгую людьми.

— Зато вы их держите при себе, как рабов.

— Напротив. Здесь ей живется лучше, чем в монастыре.

— Неужели вы не можете исполнить прихоть той, которую когда-то любили? — спросила Марина.— Вы теряете рыцарский облик, пан Мориц.

Тот усмехнулся:

— Вы всегда были упрямой, панна Марина. Если бы не знал вашего упрямства, отказал бы наверняка. Но боюсь заслужить вашу немилость. Камень оставьте себе и забирайте монашенку, вам лучше известно, кто она такая. Но хочу вас предупредить, эта женщина не проста. Она может принести удачу, но может вызвать напасти. Я и сам хотел избавиться от нее. Итак, она ваша. Но только с одним условием. Ведь я любопытен, панна Марина. Неужели вы думаете, что я выпущу птичку из клетки, так и не узнав, чем она привлекает других ловцов? Вы должны мне сказать, кто она и зачем вам нужна.

— Хорошо,— помолчав, сказала панна Марина.— Вы, может быть, думаете, что это шамаханская царица, за которую я собираюсь получить выкуп? Нет. Это всего-навсего та, которая хотела разлучить меня с любимым человеком. Я женщина, а женщины не забывают таких обид.

— Ах вот как! — сказал пан Мориц.— В таком случае я не завидую нашей птичке...

*

При тусклом свете простой лучины они сидели друг против друга.

— Так вот ты какая,— сказала панна Марина.— Люди мои добыли в Москве твое изображенье и привезли в Самбор. Я тогда уже думала о тебе. Ведь все говорили, что он к тебе слаб. К кому, думала я, к кому? Меня он не любил. Да и я его не любила. Правда, в Москве золото и драгоценности ослепили меня, но уже через несколько дней его убили и бросили, как собаку, в яму. Тебе жалко его?

— Он был несчастен,— ответила Ксения.

— Но в нем был огонь, и этот огонь его сжег...

Она помолчала.

— Тебя плохо изобразили, но я тогда уже поняла, что ты хороша. Ты красивей меня. Не смотри удивленно. Я всегда мечтала быть первой красавицей. И на балу в Кракове, когда меня обручали, многим так и казалось. Но я-то знаю свои недостатки. У меня слишком вытянутое лицо, тонкие губы. Правда, талия! Тут я поспорю с любой королевой. Словом, я недурна тоже. И вот мы сидим, две бывшие царица с царевной, потерявшие все, даже молодость... Он погубил нас обоих. Я ненавижу его! Я проклинаю тот день, когда он впился в меня своим жадным взором. С той поры меня носит по свету, как оторванный лист. Я словно обезумела. Меня зовут вернуться домой, но я боюсь. Я с ног до головы облита нечистотами, они затвердели на мне, их уже не отмыть. Вся Польша смотрит на меня с презрением, и только в одном случае она позабудет об этом, если я вновь окажусь на троне. Победителей не судят. Тогда все, кто смеялся надо мной, будут льстиво целовать мне руку. Я обещала Сапеге и Морицу вернуться домой, но я не поеду. У меня одна дорога, в Калугу. Жалкий конец или новое возвышение. Если б ты знала, как ничтожен этот второй! Я не ставлю его ни во что. Он просто пешка. Но что делать, и пешки нужны в игре. А я теперь должна доиграть до конца. Я знаю, ты осуждаешь меня. Но все дело в том...— Она приблизила лицо к Ксении.— Дело в том, что я не могу никого любить. Если б я полюбила, хоть конюха, хоть простого солдата, я бы нашла успокоение. Но я их всех ненавижу...

Она опустила лицо в ладони, спросила глухим голосом:

— А ты, ты любила?

Ксения промолчала.

— Я вижу, я чувствую, тебе дано это счастье.

— Да и к тебе оно может прийти,— тихо сказала Ксения.— Человек создан с любовью, без любви он не может.

— Нет,— сказала Марина,— бог меня обделил.

— Ты утомилась,— сказала Ксения.— Сердце твое ожесточено. Оставь суету, успокойся. Взгляни на сирых и обделенных, приюти бездомного, исцели раненого. Отдай душу ближним, и свет божий не минет тебя.

Слезы покатились по щекам Марины.

— Нет, нет,— шептала она.— Грехов так много, не искупить. Я погибла, погибла...

Они помолчали.

— Как часто я думала, что жизни уж нет,— проговорила Ксения,— но вот проснешься утром, так станет ясен вдруг свет, так все ново кругом, так запоют птахи, что, право, хоть руки раскидывай и лети... Нет, надо жить, как живет все кругом, хоть дерево, хоть река, хоть зайчик лесной... Вокруг ходит смерть с косой, так неужто ей покоряться? Нужно жить изо всех сил...

Марина вытерла ладонью слезы.

— Я у Морица тебя выпросила. Как понимаешь, зачем?

— Ты не хочешь мне зла,— сказала Ксения.

— Тебе не хочу. Я знаю Морица, он болтун и щеголь. Так уже было. Заманит красотку, речами сладкими обовьет, а потом надругается.

— Ты строго судишь о нем,— сказала Ксения.

— Я знаю! — возразила Марина.— И хочу вызволить тебя. Теперь твоя воля. Можешь поехать со мной. Доберемся до Калуги, а там дам тебе провожатых и отправлю в Самбор, будешь в моих покоях по-царски жить. Ты говоришь по-польски, да и латынь, как слыхала, учила, тебе в самый раз посмотреть Европу.

— Я пострижена,— сказала Ксения.