Ксения

Счастливые! Попали на волю и радуются. Тяжело все-таки жить во дворце. Ни влево ступить, ни вправо, с утра до вечера живи по росписям, исполняй обряд. А вот деревья кругом да листья, ветры и птицы, какие у них обряды? И есть ли у них душа? У той вот, к примеру, ветки с тремя листочками. Душа ветки, душа осеннего листа...

Раз, два, три. Третий багровый. Разгребла листву и прутиком по земле начертала «М и х а и л». Раз, два, три. Третья будет «х», та буква, с которой по-латыни пишется ее имя «Henia». Вздохнула. Что там считать да томиться, не увидеть его никогда...

*

Осень 1604 года Михаил Туренев встретил в Кракове. Вместе с посольством Афанасия Власьева он возвращался в Москву, но внезапно, как и прочие русские, был задержан по приказу короля Сигизмунда.

— Ох-ти, ох-ти,— стонал думный дьяк Власьев.— Не к добру это, не к добру. Ты бы, Туренев, вошел в разговор со шляхтой, платье на тебе заморское, да и говоришь ты ловчее других.

Еще по Флоренции Туренев знал шляхтича Свербицкого. Потом он учился с ним и в Сорбонне. Свербицкий был легкий, веселый малый, однако дело свое знал хорошо и сейчас руководил перестройкой вавельского дворца.

Особого присмотра за русским посольством не было, поэтому Туренев без труда разыскал Свербицкого. Тот владел небольшим домом, но жил на широкую ногу.

— Ах, мой русский медведь! — закричал он, увидев Туренева.— Я рад тебя видеть. Какими судьбами, душа моя?

Туренев объяснился.

— Друг мой, сначала ужин!

Стол Свербицкого в сравнении с датскими угощеньями показался Туреневу роскошным.

— Ты разве ничего не знаешь? — спросил шляхтич, потягивая рейнвейн из огромного хрустального бокала.— Вся Европа уже говорит.

— Я, видишь ли, занимался науками, а в Дании не слишком разговорчивы. Правда, слух о каком-то самозванце до меня дошел.

— Каком-то! — воскликнул Свербицкий.— Меня восхищает беспечность московитов. Их государство трещит по швам, а они и в ус не дуют.

— Ты был ближе к Москве, так расскажи,— попросил Туренев.

— Да что рассказывать! Это все иезуиты. Ты знаешь, я их не люблю. Где иезуит, там заговор, интрига. Ты мало обращал внимания на этот темный народец, а ведь они повинны во многих переворотах. Сколько королей столкнули с трона, сколько достойных лиц отправили на эшафот!

— Но при чем здесь иезуиты? — спросил Михаил.— В России их нет ни одного.

— А ты отправляйся на русскую границу в Киев, как раз увидишь. Дело в том, что самозванца слепили иезуиты. Подобрали какого-то бродягу, одели в царское платье да еще посватали к дочери самборского воеводы.

— Но зачем?

— Хотят обратить московитов в католическую веру. И, по слухам, этот царек уже принял католичество. Я видел его на приеме в Кракове. К сожалению, не смог рассмотреть, близко не подпустили.

— Да кто же он, в самом деле?

— Какой-то беглый монах. Годунов уже прислал грамоту с объяснением. Да королю нашему дела нет, он закрывает глаза, хотя, скажу тебе, в стране недовольны. Сапега и Замойский открыто выступают против. Все это может кончиться плохо. Сам понимаешь, война с Москвой не прогулка. А кроме того, у нас мир. Давай же, душа моя, выпьем за вечный мир между поляком и русским.

Они выпили.

— И много ли у него войска? — спросил Михаил.

— Поляков тысячи две. Маскевич со своими людьми, Дворжицкий, Мнишек и Неборский. Кажется, пан Фредро еще. Ну и казаков несколько тысяч. Казаки давно точат нож на Бориса.

— Но это смешно,— сказал Михаил.— Годунов может выставить двести тысяч.

— Дело теперь не в числе,— возразил Свербицкий.— В стране вашей все вверх ногами. Я-то уж знаю, люди мои недавно были в Москве. Простой люд истомился, голод, мор. Все хотят нового царя, новый всегда кажется лучше. Да и бояре умышляют против Годунова. Самозванец для них удобный повод. Я не знаю, кто этот злодей, но он выбрал удачное время.

— А вдруг это и в самом деле спасшийся Дмитрий?

— Вряд ли. Чудес не бывает. Я читал его исповедь, она выглядит нелепо.

— Так почему же король поверил?

— Кто тебе сказал? Просто он любит острые ощущения. Этот бродяга наобещал ему золотые горы, в том числе союз против Швеции. Сигизмунд хочет досадить Годунову.

— Так вот почему нас задержали в Варшаве!

— Не грусти, вас скоро отпустят. По крайней мере, как только царек сделает первые шаги и станет ясно, на что можно рассчитывать. Теперь расскажи, что ты делал два года в Копенгагене...

*

...За два года Михаил успел многое. Прежде всего он закончил чертеж своего идеального города. Этот город был не похож на другие. Один знаменитый зодчий, посетивший Копенгаген, посмотрел чертежи Михаила и выразил сомнение.

— Имеете вы представление о том, что такое идеальный город?

— Конечно,— ответил Михаил.— Я даже работал над чертежами Анришмона.

— Само слово «идеальный» предполагает правильность планировки, у вас не соблюдена симметрия.

— Но я приспосабливал город к холмистой местности,— волнуясь ответил Михаил,— Разве в природе бывает симметрия? Тем не менее все в ней разумно и стройно, быть может, идеально.