Ксеноцид

— Стало быть, насколько я припоминаю, многие философы пришли именно к такому заключению: воли, желаний не существует и не может существовать. Вольная воля — иллюзия, не более, потому что причины нашего поведения настолько сложны, что мы просто не можем их осмыслить. Представь себе, ты толкнул одну костяшку домино, она сбила другую, та — третью, в общем, попадали все. Здесь ты всегда имеешь право сказать: «Вот, смотрите, эта костяшка упала, потому что вот эта уронила ее». Но когда количество костяшек домино бесконечно и они могут падать в бесконечном числе направлений, тебе ни в жизнь не найти, откуда пошла вся цепочка. И поэтому ты заявляешь: «Вот эта костяшка упала, потому что ей так захотелось».

— Bobagem, — пробормотал Миро.

— Что ж, признаю, такая философия не несет в себе никакой практической ценности, — ответил Эндер, — Валентина как-то объяснила мне эту систему. Даже если такого понятия, как собственная воля, в природе не существует, мы все равно должны обращаться друг с другом так, будто она есть, чтобы сохранить общество, в котором живем. Потому что иначе каждый раз, когда кто-нибудь совершит нечто ужасное, ты не сможешь наказать его. Он ничего не мог с собой поделать — его гены, окружающая среда или сам Господь заставили его так поступить. И каждый раз, когда кто-то поступит благородно, ты не сможешь склониться перед ним, потому что и он всего марионетка. А если ты считаешь, что все вокруг марионетки, так чего ж с ними разговаривать? Зачем стремиться куда-то, что-то создавать, раз все твои замыслы, твои создания, мечты или грезы — всего лишь сценарий, вложенный в тебя твоим кукольником.

— Безнадежность, — подвел итог Миро.

— Поэтому мы принимаем самих себя и всех окружающих за созданий, обладающих собственной волей. Мы обращаемся друг с другом, будто нами движет возникшее в уме намерение, а не какой-то неведомый творец. Мы наказываем преступников. Мы награждаем альтруистов. Мы строим планы на будущее и претворяем их в жизнь. Мы обещаем и ожидаем исполнения данного слова. Все это шито белыми нитками, но, когда каждый уверует в то, что действия ближних — это результат свободного выбора, и будет соответственно относиться к правам и обязанностям, исходным результатом станет цивилизация.

— Весьма оригинальная теория.

— Так мне объяснила Валентина. Это действует, если воли как таковой не существует. Я не знаю, верит ли она сама собственным словам. Но догадываюсь кое о чем: если она считает себя человеком цивилизованным, то, следовательно, должна сама уверовать в эту теорию; в таком случае она должна верить в существование воли и считать, что вся идея о создании мира Господом Богом — чушь. Но если воля действительно существует, значит, она тоже в нее будет верить, и получается замкнутый круг: кто вообще может утверждать что-либо?

И Эндер рассмеялся. Валентина тоже рассмеялась, когда много лет назад впервые поведала ему эту запутанную теорию. Они тогда только вышли из детского возраста, он работал над «Гегемоном» и пытался понять, почему его брат Питер совершил в жизни столько великого и столько страшного.

— Не смешно, — хмыкнул Миро.

— А мне показалось, очень даже.

— Либо мы свободны, либо нет, — сказал Миро. — Либо эта теория правдива, либо нет.

— Смысл в том, что, если мы хотим жить как цивилизованные создания, мы должны поверить, что это правда, — подчеркнул Эндер.

— Наоборот, бессмыслица какая-то, — возмутился Миро. — Ведь если эта теория лжива, зачем нам вообще о чем-то беспокоиться и жить цивилизованно?

— Потому что, если мы поверим в нее, у человечества появляются шансы выжить, — сказал Эндер. — Потому что гены требуют от нас поверить во все это, чтобы мы передали эти самые гены дальше, чтобы наши потомки продолжали жить в будущем. Потому что человек, который не верит в эту теорию, начинает действовать разрушающе, считаясь только с собственными желаниями, и тогда общество — стадо — отвергает его. Его возможности к воспроизведению уменьшаются до минимума — например, его посадят в тюрьму, — и гены, вызвавшие его неверие, вскоре исчезнут.

— Таким образом, кукловод настаивает на том, чтобы мы уверовали, якобы мы не марионетки. Нас заставляют уверовать в свободу воли.

— Именно так Валентина и сказала.

— Но сама-то она в это не верит?

— Конечно, не верит. Гены не позволяют ей уверовать.

Эндер снова улыбнулся. Но Миро не мог отнестись к его словам с легкостью, как к философской игре. Он, вне себя от ярости, сжал кулаки и неловко погрозил рукой дисплею. По терминалу пробежала тень, закрыв на секунду часть переплетений филотических лучей, создав на их месте настоящую пустоту пространства. Только сейчас Эндер увидел, как внутри дисплея перемещаются небольшие пылинки и отражают свет, падающий из окна и открытой двери дома. Его взгляд привлекла особенно громадная пылинка, похожая на короткую волосинку, крошечный клочок хлопка, переливающийся там, где раньше проходили филотические лучи.

— Успокойся, — приказал Эндер.

— Нет! — заорал Миро. — Мой кукловод заставляет меня беситься!