Ксеркс

«Навзикая» на какое-то мгновение задержалась на месте — чтобы дать своим людям отдышаться и пропустить вперёд неповреждённые корабли. Но битва вновь докатилась до корабля Фемистокла. Заметив, что она утратила свой таран, кипрское судно попыталось нанести удар, однако искусство кормчего позволило «Навзикае» избежать столкновения. Мимо пролетело тирское судно, и Главкон получил возможность метнуть свой дротик. Подплывший сидонский корабль устрашился участи только что потопленного собрата и сцепился бортами с эгинской триерой. Как складывалась битва, кто уступал, кто побеждал, Главкон видел не более всех остальных. Руку его задела стрела, он понял это, лишь когда заметил, что панцирь испачкан кровью. Камень, пущенный пращником, угодил прямо в лоб соседу Главкона. Тот рухнул без стона. Фемистокл находился повсюду: на мостике, на палубе, среди гребцов. Он кричал, ободрял, отдавал приказы, не гнулся под градом стрел. Наконец из скопления кораблей вырвалось судно, более роскошное с виду, чем все остальные. Поручни на носу и корме были оправлены серебром. Щиты копейщиков, теснившихся на высокой палубе, блистали золотом. Десяток вымпелов трепетал на мачтах корабля, стоны рогов и барабанный бой мешались с криками экипажа. Повреждённая эллинская триера попалась ему на пути. Персидское судно в мгновение ока пронзило невезучий корабль тараном. А потом оно развернулось навстречу «Навзикае».

   - Чей это корабль? — спросил Фемистокл у находившегося неподалёку Главкона.

   - Тирийский, а ведёт его в бой сам Ариабигн, брат Ксеркса.

   - Нас атакуют, — крикнул на ухо Фемистоклу Амейна: над морем стоял ужасающий грохот.

Фемистокл измерил взглядом расстояние, разделявшее оба корабля.

   - Они вот-вот столкнутся с нами, — ответил он. — Триера действительно потеряла таран?

   - Он отломился, погибли и десятеро лучших гребцов.

Фемистокл надвинул на лоб шлем, прикрывая лицо:

   - Эвге! Поскольку нам остаётся только идти на абордаж или бежать, будем сражаться.

Кормчий вновь шевельнул рулём. Нос «Навзикаи» повернулся к атакующему судну, однако сигнал навалиться на вёсла молчал. Варвары заметили манёвр и, опасаясь коварства эллинов, притормозили. Оба корабля медленно двигались навстречу друг другу. И прежде чем борта их соприкоснулись, на палубу «Навзикаи» градом посыпались финикийские стрелы. Сидевшие на верхних скамьях гребцы начали падать со своих мест. Главкон теперь не считал, сколько пущенных врагами снарядов ударилось о его шлем и панцирь. Какое-то мгновение суда шли друг к другу, словно по воле течения. Наконец железные крюки впились в борт афинской триеры, и загорелые финикийские воины полезли на палубу.

   - К оружию! — завопил Фемистокл, нисколько не смущённый случившимся.

Трижды вал финикийцев накатывал на палубу «Навзикаи». И трижды отступал с потерями лишь для того, чтобы призвать своих богов и возвратиться с удесятерённой яростью.

Главкон израсходовал пучок дротиков и начал новый, его руки орудовали сами собой. Ветер и волны гнали оба корабля на берег — едва ли не в полёте стрелы от Ксеркса, находившегося на скалистом мысе. Царь по-прежнему восседал на своём троне, в окружении своих витязей. Возле него находились писцы с папирусами, заносившие на них названия кораблей, доблестно послуживших владыке ариев или ничем не обрадовавших его. Главкон видел пёстрые одежды евнухов, носилки, выглядывавших из них укрытых вуалями женщин. Неужели Артозостра по-прежнему видела в эллинах лишь безумцев, бросивших вызов могуществу её брата? На берегах Аттики и Саламина рыдали и радовались очевидцы, следя за переменчивым ходом сражения; крики то утихали, то нарастали, следуя пульсу трагического хора, хора титанов, певших, пока боги сражались.

   - Ещё один натиск! — вскричал Амейна, одолевая грохот битвы. — Бей их крепче, друзья!

Смуглолицые азиаты с хриплым боевым кличем вновь посыпались на палубу; замелькали дротики, послышались предсмертные стоны, зазвенела сталь. Отчаянный натиск встретил мужественное сопротивление. Фемистокл находился в самой гуще боя. Орудуя копьём, он сбросил в воду двоих, попытавшихся подняться на мостик. Отряд врагов, спрыгнувших на скамьи гребцов, греки изрубили буквально в куски. Уцелевшие с воплями отступили. Греки видели, что на палубе финикийского судна начальники хлещут кнутами воинов, пытаясь вернуть их обратно. Появился и сам Ариабигн, верховный флотоводец, громадный воин в золочёном и выкрашенном алой краской панцире. Он метался по мостику, проклиная, умоляя, угрожая, — всё было напрасно. Моряки «Навзикаи» разразились ликующими криками:

   - Довольно! Хватит с них! Слава Афине!

И тут Амейна схватил за руку Фемистокла. Следом за своим вождём повернулись все эллины, и радостные вопли стихли. К дрейфующей «Навзикае» на полном ходу приближался высокий корабль. Триера Фемистокла была столь же беспомощна, как только что потопленное сидонское судно. Дружный стон вырвался у афинян:

   - Спаси нас, Афина! Спаси! Это Артемизия! Царица Галикарнаса!