Ксеркс

Столпившиеся вместе, прижавшиеся друг к другу персы медлили в нерешительности. Старшие пинками выталкивали вперёд подчинённых. Потом все бросились к ногам Царя Царей. А поднявшись, принялись прыгать в море. За мелкой знатью последовали вельможи. Направо и налево спрыгивали персы с раскачивавшегося корабля. Напев гребцов превратился в погребальную молитву. Облегчённое судно поднялось над бушующими волами.

На следующее утро буря улеглась. Впрочем, ветер ещё хлестал эолийский берег, точнее, уже азиатский. Берег, спасительный для драгоценной царской жизни.

Ксеркс спустился на берег, наградив кормчего золотым венком, поскольку тот спас царскую жизнь.

А потом приказал отрубить ему голову, ибо сей кормчий был повинен в гибели сотни персов. В этом поступке не было никакой жестокости, лишь логичное истолкование царской воли.

Глава 44

После короткой остановки в Сардах Ксеркс возвратился в Сузы. Но возвращение царя было не таким, каким увидел его Эсхил, поэт-воин, окружённый стайкой муз, в ночь после морского сражения сидевший на фиолетовых скалах над аметистовым морем. Царь Царей вступил в Сузы вовсе не в впечатляющих рваных одеждах и не при опустевшем колчане. И вернулся он домой совсем не в одиночестве, как это сделал персонаж трагедии. Он пришёл домой, окружённый многочисленными племянниками, зятьями, шуринами и братьями, которые сумели сохранить себе жизнь. Царя не сопровождали Бессмертные, оставленные Мардонию, но Гидарн ехал возле Ксеркса, а многочисленная мидянская и персидская рать следовала за ним и его неизменно великолепной свитой. Ксеркс восседал на коне с самым надменным видом, являя пример истинного высокомерия. Собравшиеся на улицах толпы молча взирали на царский въезд. Ксерксу всё-таки хватило такта не представлять своё шествие победным триумфом.

Дорога от ворот великого города до ворот дворца — тоже города, только поменьше, — была недлинной. Войско немедленно разошлось по казармам — на зимние квартиры. Дул холодный ветер, прихватывавший с собой снежинки с просторов Гирканского моря.

Очутившись во дворце, Ксеркс уединился. С дядюшкой Артабаном он держался надменно и по большей части молчал, ибо старик оказался всё-таки прав относительно войны с Грецией. Мать свою Атоссу Царь Царей принял с тем уважением, которого требовал дворцовый этикет в отношении столь почтенной особы. А потом он заявил, что устал. Поскольку одежды его вовсе не были растерзаны, в отличие от того Ксеркса, которого изобразил в своей трагедии Эсхил, Аместриде незачем было шить ему новое платье, каковой поступок приписал ей тот же сочинитель. Тем не менее царь позволил своей жене на мгновение заглянуть к нему с законченной мантией.

   - Владыка и муж! — сказала Аместрида, указывая на четырёх рабынь, державших в руках многоцветное одеяние, повсюду сверкающее золотым шитьём. — Я сама, собственными руками выткала для тебя эту одежду в уединении и тоске.

Аместрида постоянно разделяла общество жён Дария и прочих княгинь.

   - В уединении и тоске, — повторила растроганная своими словами Аместрида голосом, полным слёз. — Господин мой и муж, могу ли я надеяться, что работа моя порадует тебя и эта мантия покроет царские плечи?

   - Отличная вещь. Я в долгу перед тобой, Аместрида, — нервно ответил Ксеркс, отсылая рабынь, уже подступавших к нему с расправленной мантией.

Девушки ретировались, аккуратно разложив одеяние на кушетке.

Аместрида рассердилась и ушла обиженной. Ксеркс остался в одиночестве. Во дворце было тихо. Он был таким далёким от Греции и Саламина, что казалось, ничего вообще не случилось. И, расхаживая взад и вперёд по своей опочивальне, опускаясь на кушетку и вставая с неё, Ксеркс думал: «А что же произошло на самом деле?»

Похоже, что ничего. Всё уже представлялось сном: разрезанная пополам гора, Геллеспонт, движение рати, день ото дня разбухавшей новыми тысячами, превращавшейся в миллионный людской поток, Фермопилы и царская тиара, сорванная безумным спартанским царём с его чела, захват Афин и даже жуткое, непостижимое, немыслимое сражение при Саламине.

Да и было ли всё это? Или он просто увидел сон? Вот он снова дома, и кругом всё как прежде. Держава персов по-прежнему колоссальна и неизмерима, как неизмеримо всё вокруг него, как неизмеримы и сами Сузы, столица, подножие престола. Ничто не переменилось.

И тем не менее погибли трое его братьев: Гиперант, Аброком и Ариабигн. Кровные родственники Царя Царей умирали нередко, хотя, как правило, совершали сей поступок в куда более зрелом возрасте, чем оба молодых полководца и флотский начальник. Значит, это не сон? Нет, не сон. Это правда. Тем более что Мардоний по-прежнему пребывал в Фессалии вместе с Бессмертными.

Ксеркс, уютно устроившийся на подушках, обеспокоился. Значит, не сон. Значит, горькая правда. И бог персов ничем не помог ему. Но самое досадное — это кража священной повозки вместе с нисейскими жеребцами. Впрочем, Зевс не стал бы так гневаться на него по столь пустячному поводу.