- Увы, Гермес не так часто посещает улицы Афин. Почерк твой и печать твоя... и тебе не в чем признаться?
- Если мне предстоит умереть, — Главкон побелел словно мел, но голос его остался ровным, — я предпочту принять смерть не в качестве клятвопреступника.
Фемистокл со стоном повернулся к нему спиной:
- Я ничего не могу для тебя сделать. Настал самый чёрный час моей жизни.
Он умолк, и к атлету приблизился Демарат:
- Разве не молился я всем богам, чтобы они избавили меня от этого дела? Неужели ты хочешь, чтобы я забыл нашу Дружбу? Не вынуждай нас к другим способам. Пожалей хотя бы своих друзей, свою жену...
Откинув назад плащ, он указал взглядом на меч.
- Чего ты от меня хочешь? — воскликнул обвиняемый, ёжась.
- Избавь себя от позора, от судей, от чаши с цикутой... Зачем тебе нужно, чтобы тело твоё выкинули в Баратрум? Вонзи остриё в грудь, и делу конец.
Главкон ударил оратора так, что тот едва устоял на ногах.
- Мерзавец! Не искушай меня. — С этими словами он повернулся к остальным и застыл — бледный и прекрасный, сложив на груди руки. — О, друзья, неужели все вы готовы поверить в худшее? Неужели ты, Фемистокл, стал моим недругом?
Ответа не было.
- А ты, Гермипп?
Вновь никакого ответа.
- А ты, Кимон, называвший меня своим лучшим другом?
Сын Мильтиада терзал свою шевелюру. Тогда атлет повернулся к Демарату:
- Мы с тобой были больше чем друзьями: мы вместе ходили в школу, нас пороли одной и той же розгой, мы пили из одной чаши... дружили и враждовали, любили и ненавидели. Мы были скорее братьями... Неужели и ты теперь отвернёшься от меня?
- Хотелось бы, чтобы всё было иначе.
Демарат вновь показал на меч, однако Главкон горделиво выпрямился:
- Нет, я не изменник, не клятвопреступник и не трус. Если мне суждено умереть, я сделаю это так, как подобает Алкмеониду. Если ты решил погубить меня... Что ж, я знаю твою власть над афинскими судами. Оклеветанный, я умру. Но умру с чистым сердцем, призывая проклятие на голову того бога или человека, который задумал убить меня.
- Довольно с нас этой мерзкой комедии, — объявил побледневший Демарат. — Нам осталось только одно. Пусть войдёт городская стража со своими колодками и отведёт изменника в тюрьму.
Он направился к двери. Все остальные застыли словно статуи, но Гермиона заслонила собой дверь, прежде чем оратор успел приблизиться к ней.
- Стой! — приказала она. — Ты совершаешь убийство!
Грозный огонёк в её глазах приковал Демарата к месту.
Такой, наверно, бывала на поле битвы Афина Промахос, Дева-воительница. Неужели богиня в этот миг послала ей долю своей силы, чтобы одолеть волю оратора? Беспомощный Главкон, покорившийся неизбежной судьбе, застыл на месте, и Гермиона обратилась к нему.
- Главкон! — вскричала она. — Не торопись расставаться с жизнью! Они не убьют тебя. Ободрись, возьми себя в руки! У тебя ещё есть время. Беги, иначе всё погибнет.
- Бежать? — переспросил атлет. — Нет. Я выпью чашу до дна.
- Ради меня беги, — приказала она, и, тронутый её настойчивостью, Главкон шагнул к жене:
- Как? И куда?
- На край земли. В Скифию, Атлантиду, Индию... и оставайся там, пока все в Афинах не убедятся в твоей невиновности.
Атлет бросился к двери. Остальные застыли, удерживаемые на месте взглядом юной женщины. Гермиона подняла задвижку. Муж поцеловал её, дверь открылась и хлопнула, закрываясь. Главкон исчез за ней, и стук засова вывел Демарата из оцепенения. Он метнулся вперёд:
- Лови изменника! Пока не поздно!
Он столкнулся с Гермионой. Но любовь и страх придали женщине сил. Демарат не мог сдвинуть её с места. А затем на плечо его легла тяжёлая ладонь Кимона.
- Демарат, ты забылся. А моя память длиннее твоей. Для меня Главкон по-прежнему остаётся другом. Я не хочу, чтобы его перед моими глазами потащили на смерть. Даже охотясь на лису или волка, мы позволяем зверю оторваться от погони. Подожди и ты.
- Благословен будь! — вскричала несчастная жена, падая на колени и хватаясь за плащ Кимона. — Фемистокл и отец мой, будьте столь же милосердны!
По лицу Гермиппа и без того бежали слёзы. Фемистокл расхаживал по крохотной комнатушке, теребя бороду и погрузившись в невесёлые размышления.
- Скифы! Стража! — отчаянно завопил Демарат. — Каждое мгновение может позволить изменнику улизнуть!
Однако Кимон не выпускал его, а Фемистокл не желал помогать. Заговорил он лишь спустя довольно долгое время и с властностью в голосе, не допускавшей никаких возражений: