Ксеркс

   - Она так прекрасна, что Зевс мог бы слететь с Олимпа, чтобы возвести её на трон вместо Геры.

Носитель царского лука усмехнулся:

   - Ну нет. Я предпочитаю выбрать для неё жениха из числа людей. Однако, подходящего найти трудно — и в Персии, и в Лидии, и на всём Востоке. Быть может, — смех его сделался ещё веселее, — стоит обратить свой взгляд на запад?

Ни на следующий день, ни позже Главкон не видел Роксану. Тем не менее он уже не так часто вспоминал о Гермионе и об Афинах.

Глава 4

Весь конец года и начало следующего, до самой весны, солнце каждый день освещало фиолетовую дымку над горами и ослепительное море возле Элевсина прибрежного. Ночью распевали соловьи в кронах старых олив над тёмной водою. А Гермиона сидела, глядя в пространство перед собой, и устало ждала, задавая ночи и морю вопросы, так и не получавшие ответа. Утром, когда море играло под первыми лучами солнца, она обращала свой взор к бурым утёсам Саламина и открывавшимся за ними просторам Эгейского моря. Волны молчали, они хранили свой секрет. Высокие триеры, рыбацкие лодки под красными парусами приходили в афинские гавани и оставляли их, однако Гермиона так и не увидела среди них корабль, что унёс смысл её жизни. Всеобщее возмущение и разговоры, поднявшийся после разоблачения Главкона, давно уже улеглись. Гермипп, состарившийся на пять лет в результате этой истории, увёз свою дочь в тихий Элевсин, где мало что могло напомнить ей о той страшной ночи в Колоне. Осень и зиму она провела в доме, в обществе собственной матери и старой Клеопис. Неизвестные ещё причины мало чем могли утешить и успокоить её. Однако родители, всё время старавшиеся вывести дочь из мрачной задумчивости, постоянно причиняли Гермионе боль.

Она всё поняла ещё до того, как желание отца вышло за пределы намёков. Он то и дело принимался превозносить при ней Демарата, хвалить его преданность Афинам и всей Элладе, восхищаться открывающимися перед ним перспективами, и, чтобы понять намерения Гермиппа, не нужны были никакие оракулы. Однажды Гермиона подслушала разговор Клеопис с другой служанкой:

   - Молодая госпожа очень переживает, но я так и сказала её матери: сильный огонь быстрей сгорает. Пройдёт год, и она утешится с Демаратом.

   - Да, — согласилась вторая премудрая особа. — Она слишком молода и хороша собой, чтобы оставаться без мужа. Афродита не для того осенила её своим покровом, чтобы сидеть в старых девах, прясть шерсть и жевать бобы. Намерения Гермиппа и Лизистры видны с первого взгляда.

   - Клеопис, Нания, что за чушь я слышу?

Глаза Гермионы яростно сверкали. Нания побледнела. Гермиона вполне могла приказать, чтобы её как следует выпороли, однако Клеопис не растерялась и непринуждённо солгала:

   - Эйи! Дорогая госпожа, не надо сердиться! Я просто рассказывала Нании о том, что кухарка Фрина строит глазки конюху Скилаксу.

   - Я слышала совсем другое, — возмутилась Гермиона.

Однако она не намеревалась раздувать скандал. С того самого мгновения, когда на Главкона обрушилось несчастье, она предполагала — хотя даже мать была не согласна с ней, — что причиной всех бед её мужа является именно Демарат. И теперь, осознав намерения родителей, была готова предаться отчаянию. Впрочем, Гермипп, каковы бы ни были его цели, пока не торопил события. Чувства Гермионы он считал простительными и ждал, когда время утешит дочь. Но одного сознания того, что отец замыслил для неё такую судьбу, хотя бы и в перспективе, было достаточно, чтобы удвоить неутешные муки и терзания Гермионы.

Главкон исчез. А раз исчез он, взойдёт ли снова солнце над её головой? Можно ли надеяться, что по прошествии срока руки их соединятся в мрачном Аиде? Если так, то и тьма подземного царства способна сделаться для неё светом Олимпа. С какой радостью отправится она в страну теней следом за Гермесом, поводырём усопших!

Вниз и вниз по длинной тропе,
Мимо океана великих течений,
Мимо белой скалы, мимо Мрака ворот,
Вниз, в страну сновидений.
Вниз, в сумрачные пределы,
Вниз, на поля асфоделей,
Где духам и призракам жить,
Где усопшим положено быть.

Но неужели именно там обретается теперь Главкон? Неужели молодому, сильному, чистому сердцем определена та же судьба, что и низкому и преступному? Мудрейший Гомер умолчал об этом. И всё же он намекнул, что не все обречены на печальную участь. Вот что было обещано Менелаю, супругу Елены: