Ксеркс

С этими словами азиат ушёл. В каком настроении Демарат пребывал весь остаток дня, может не догадаться лишь слабоумный. Песня Эриний из трагедии Эсхила всё отчётливее звучала в его ушах. Он не мог заглушить эти звуки:

Домы рушить нам дано,
Если в роду вскормлен Арей,
Мнят приручён, вдруг осерчал,
Друга загрыз, брызнула кровь,
Мы налетим как буря!
Будь он силач, изловим ловца
Гордого, миг — и низринут,
С дольним сравняется прахом,
Стоит лишь в дом войти
В чёрных лохмотьях нам.

А он-то хотел проявить верность Элладе, со всем мужеством выступить за её свободу. И на тебе! Неужели Немезида приближается к нему — крадучись, по шажку, по шажочку, пока он не выплатит цену своего предательства? Неужели начинается расплата, заслуженная в ту памятную ночь в Колоне?

На следующий день Демарат посетил святилище Эриний, расположенное на холме Ареопага.

   - Старый обет, давно ожидающий своего исполнения и принесённый во времена, когда я только начинал выступать на Беме, — так пришлось пояснить это друзьям перед посещением столь зловещего места.

Немногие из афинян проходили мимо устроенного в расщелине святилища мстительниц, не оградившись торопливым движением руки от злого глаза. Воры и люди с нечистой совестью старались дать крюк, чтобы не напомнить о себе Алекто, Мегере и Тисифоне, безжалостным гонительницам виновных. Ужасные сёстры преследовали человека всю его жизнь и после смерти, чтобы доставить повинного в злодеянии в судилище Миноса. Поэтому люди, ощущавшие свою вину, не без основания опасались их.

Демарат совершил положенную жертву: двух чёрных баранов, обрызганных благоуханной водой, зарезали на алтаре перед святилищем. Жрица, седая карга, спросила у гостя, войдёт ли он в пещеру, чтобы изложить свою просьбу к великим богиням. Оставив друзей снаружи, оратор вошёл в дверь в стенке пещеры, которую открыла перед ним жрица. Его окружили стены из камня, невысокая, в рост человека, пещера уходила вглубь живописной скалы. Изваяний богинь не было, имелось лишь несколько табличек, принесённых в дар благодарными просителями, сумевшими умилостивить грозных мстительниц.

   - Если ты хочешь молиться, кирие, — проговорила старая ведьма, — я должна буду выйти и закрыть дверь. Эринии любят мрак, ибо окружены им в Тартаре, своём родном доме.

Она вышла. В пещере стало темно, и Демарату показалось, что он погребён заживо. Из тьмы к нему приближались призраки. Из расщелины доносилось хлопанье крыльев, кто знает, летучей ли мыши, пленённой птицы или самой зловещей Алекто. Опустив руки долу, чего требовала молитва подземным, адским божкам, он торопливо зашептал:

   - Внемлите, о, сёстры, ужасные и милостивые, молению моему. Если угодно было вам моё приношение, снимите с сердца моего эту тяжесть. Избавьте меня от страха перед пролитой кровью. Или не боги вы? Или не ведомы бессмертным все помыслы смертных? Нет, знаете вы всю глубину моего искушения, сколь тяжким было оно, какими сладостными казались мне жизнь и любовь. Так пощадите меня. Даруйте мне безмятежный сон. Избавьте от Ликона. Даруйте мир душе моей, а за это, клянусь вам Стиксом, великой клятвой самого Зевса, построю для вас храм на священном поле в Колоне, где вечно будут почитать вас в своих собраниях люди.

Он умолк. В темноте шевельнулось что-то белое. Захлопали крылья. Демарат не сомневался в том, что перед ним возникло лицо Главкона. Главкона! Погибшего в море, лишённого погребения, тщетно в поисках отдыха скитающегося теперь по свету. Всё это Демарат ощутил за какое-то мгновение. Колени его подогнулись. Зубы застучали друг о друга.

Отскочив к двери, он распахнул её и вывалился наружу, так и не заметив выпорхнувшую вместе с ним голубку.

   - Страшное место! — обратился оратор к ожидавшим его друзьям. — Задержаться там после совершения молитвы способен лишь человек, наделённый жестоким сердцем.

Через несколько дней в Элладе с удивлением узнали, что войско ушло от Темпе, даже не обнажив оружия и оставив проход открытым для армии Ксеркса. Утверждали, что Демарат, как всегда бдительный, буквально в последний миг обнаружил слабости в обороне, способные повлечь за собой катастрофические последствия. Посему, скорбя об отступлении, все возносили хвалу дальновидному оратору. Все... за исключением двоих: Биаса и Формия. Они нередко беседовали между собой, в особенности после кратковременного визита Хирама.

   - В море плещется куда более крупная рыба, чем попадает в сети, — заключил озадаченный рыботорговец после долгого пустословия.

Однако Гермионе не было дела до всего этого. Её руки были заняты пелёнками. А мысли — плетёной колыбелью, подвешенной между столпов дома Гермиппа, смотревшего прямо на Саламин.

Глава 5