— Архимедон, Сет тебя побери! Побыстрее! — эта фраза стала для юного жреца маленьким апокалипсисом, который вот-вот должен был обрушиться на него гневом новых учителей.
Поэтому Архимедон, ничего еще особо не понимающий, схватил две чаши, наполнил их сладковатым напитком, водрузил на поднос вместе с виноградом и рванул сквозь шелковые занавески.
— Ну наконец-то, — Хой даже не удостоился отвести взгляд от неба и потянулся рукой к подносу, схватив чашу. Жрец сделал глоток — а потом взглянул на уже не столь белоснежный рукав. Лужица сладковатой жижи блестела на подносе.
— Ох, ты умудрился пролить напиток! — заворчал Хотеп, хватая свою чашу намного аккуратнее. — Надеюсь, хотя бы принес виноград?
Толстый и тонкий все еще лежали на кушетках, даже не думая приподниматься.
— Да, все здесь, на подносе, — протянул Архимедон.
— Ладно, — Хой набил рот напитком, и щеки его раздулись, сделав жреца похожим на бегемотика в белой рясе. — Просто поставь его, а то опять что-нибудь уронишь или прольешь. Но учти, на первый раз — это просительно. Но в следующий раз…
— Какой же из тебя ученик, если ты даже не можешь принести учителям напитков, не разлив их!
Архимедон, всю свою жизнь просидевший за изучением папирусов и практик, не совсем понимал, что сейчас происходит. Он хотел стать по-настоящему великим жрецом — это была его, может, не столь голубая, но мечта. Это был его идеальный, хрустальный мир, который он холил и лелеял, пытаясь сделать железобетонным. Но пока что это были лишь на волосках держащиеся друг рядом с другом осколки хрусталя, склеенные мечтой и верой в лучшее. Шанс стать учеником двух лучших из лучших, которые сейчас лежали на кушетках перед ним, выпадал раз в жизни. И определенно стоил не только всех усилий, но и всего в принципе — ведь он мог укрепить этот тонкий, как первый зимний лед, внутренний мир.
Когда в голове возникали картинки ученичества у Хотепа и Хоя, воображение искрило невероятными образами: погружением в лагуны древних знаний, практике с жезлами и, в конце концов, разговорами с богами.
Но с реальностью юноша столкнулся только сейчас, и мысли еще не до конца сложились в один пазл, хотя какой-то силуэт уже начинал вырисовываться.
Архимедон послушно поставил поднос с виноградом и встал за своими учителями. Тишина заполнила все предоставленное ей пространство.
— Ну, — первым не выдержал Хой, — и что ты стоишь над душой? Иди, иди!
— И что мне делать дальше? Может, вы как-то сможете научить меня тому, что делаете… эээ… сейчас? — Архимедон боялся, что его погонят в шею, поэтому слова приобретали сладостно-медовый характер.
— Научить тебя созерцанию и фил… фило… ээ…
—
— Да, созерцанию и философии? Мой мальчик, это высшее знание, которое может приобрести жрец. Наблюдать за бесконечно неподвижным и глубоким небом в надежде узреть там бога — поверь, это тяжело дается даже нам. Мы сами в каком-то смысле учимся.
Хой развел руками перед лицом. Иногда ему казалось, что в предыдущих жизнях он был поэтом. С одной стороны, такой расклад его вполне устраивал, но с другой — не особо. Ведь поэт не мог устроиться на кушетке и официально ничего не делать, при этом как-бы делая что-то с точки зрения всех остальных.
Вот она, настоящая сила жрецов. Иллюзия работы…
Архимедон на минутку замолчал. А потом осмелился снова задать вопрос:
— Так что же мне все-таки делать?
Хотеп недовольно зарычал.
— Просто иди, иди, куда-нибудь. Можешь почитать какие-нибудь священные тексты…
Глаза юного жреца загорелись пламенем, которое, казалось, ничто не сможет потушить.
— Только так, чтобы был здесь, как только позовем тебя! Созерцать нам еще долго, а напитки, увы, не бесконечные…