— Нет, ты плохо меня слушал. Они умирают своей смертью — тебе нужно будет лишь предупредить их, а потом захоронить…
— Но как я сделаю это?
— Ты поймешь.
— Но вам разве не кажется, что эта задача будет мне не по силу? Один я не справлюсь.
— А я не говорил, что ты будешь один. Помни — ты не избранный. И не первый, с кем я… разговариваю. Да, вы сказали бы именно так. Думай.
Архимедон заметался — мысли закипели. Принимать предложение от непонятного божества, связанное с похоронами того, в кого веришь… Никто на такое бы не согласился.
Но хрустальный мир мечты юного жреца совсем недавно треснул, и теперь его нужно было собрать вновь, заполнив эту пустоту внутри. Лишенный смысла жизни и мечты выбирает первое попавшееся, к тому же, когда оно льстит стать жрецом нового бога. Эта перспектива нравилась Архимедону намного больше, чем оставаться вечным мальчиком на побегушках у Хотепа и Хоя. У тех людей, которые разбили его мечту на хрустальные осколки, открыв глаза на неправильную правду, с которой невозможно было мириться.
К тому же, как еще доказать, что ты — хороший жрец и можешь больше, чем делать массаж и разливать напитки?
— Я согласен, да простят меня Ра, Гор…
— Не продолжай, — отозвалось существо. — Им не за что будет тебя прощать. Но есть одно, но…
Жрец повел бровью.
— Чтобы рассказать богам об их скорой гибели, ты должен спуститься в подземный мир Осириса. А сделать это можно только одним способом…
— Вы убьете меня? — Архимедон пошатнулся.
— Нет, я же говорил, что никогда никуда не вмешиваюсь, да и не могу. Вещи прости идут своим чередом… и смерть тоже. Боюсь, что она уже наступила.
Архимедон не успел осознать сказанное, как вдруг все цветные, плывущие осколки миров и времен пропали, а жрец провалился во тьму.
У которой, как оказалось, есть дно.
* * *
Хотеп сидел в окружении прекрасных женщин, которые почесывали его спину и разливали напитки, как вдруг одна из них упала с жутким грохотом. Жрец обернулся посмотреть, что случилось.
А потом проснулся, резко задышав.
Сначала перед глазами бегало только темное небо с редкими звездами, а потом взгляд решил пометаться по комнате. И, остановившись на одной, определенной точке, замер.
Не отводя глаз, Хотеп растолкал Хоя.
— Хой, проснись! Проснись!
Громовой храп прекратился, раздалось не менее громовое чмоканье, и толстый открыл глаза.
— Ч-што такое?
— Ты это слышал? — Хотеп приподнялся на тонких локтях и вгляделся в какую-то точку. — Грохот?
— Не слышал ничего, кроме твоего храпа, — отмахнулся Хой и перевернулся на бок.
Тонкий жрец, как ненормальный, вскочил с кушетки и побежал.
— Ну что такое-то, а? — проревел толстый. — Ты успокоишься или нет?
— Ра всемогущий… — был ему ответ Хотепа, побелевшего от ужаса.
— Да что ж такое случилось, — Хой лениво, по-черепашьи, слез с кушетки и улиткой пополз к своему коллеге. Когда толстый дополз до тонкого, то тут же превратился в некое подобие деликатеса — в запеченную и размякшую улитку.
На полу валялось тело Архимедона, а рядом — папирус.
— Он что, помер? — мозговые процессы Хоя никогда не славились своей скоростью, но сейчас они стали еще медленнее.
Хотеп уже успел сбегать куда-то и притащить две палочки-жезла с фигурками животных.
— А вот сейчас и проверим.