Ксерокопия Египта

Говоря о мультивселенных, любой эксперт-физик назовёт эту теорию лишь догадкой, о которой ничего нельзя сказать наверняка. А предположи такое лет двести назад — и добро пожаловать в жаркие объятья костра. Но, благо, времена изменились. Теперь самый суровый итог такой теории — это ссора со всеми своими коллегами учеными, которых вы и так недолюбливали.

Так вот, из-за этого, посмеем предположить, что где-то в альтернативной реальности (а может — и во многих из них), разговора Рахата и Сирануш не состоялось. Там гость не стащил яблоко, да и в принципе не посетил «Душистый персик», а хозяйка заведения продолжала сидеть за столиком, потягивать кальян и жевать фрукты, периодически хлопоча по каким-то делам.

И в тех вариантах реальности она уж точно не вытащила свою колоду карт Таро.

В комнатушке все окна были занавешены фиолетовыми шторами, и свет словно пролетал через фильтр, преобразовывался и перерождался во всех оттенках пурпурно-фиолетового, придавая комнате атмосферу какого-то бродвейского мюзикла. Свет осторожно, бархатно ступал на предметы, оставляя на тех свой след и тем самым тоже придавая им этот холодный оттенок.

Сирануш устроилась в мягком кресле, раскинула колоду на круглом столике и с серьезным лицом принялась совершать какие-то махинации. Их подробное описание и объяснение здесь совсем не к месту — все равно, что пытаться научить человека выигрывать в покер и незаметно мухлевать за две строчки.

Главное, что бабушка Сирануш знала и понимала, что делает.

Карты метались между столом и ее руками, танцевали, словно психопаты на балу, а потом наконец-то остановились. И они, кстати, были одинаковыми для всех возможных реальностей — точнее, их раскладка. Даже в тех вселенных, где она состоялась лишь теоретически и гипотетически.

Хозяйка заведения еще несколько раз оглядела получившийся результат, безмолвно шевеля губами, а потом, видимо, не удивленная результатом, привстала.

— О боги, боги, боги, — проговорила она. — Недолго вам осталось.

И эти слова, будь у них возможность, пустились бы по всем возможным оттисками реальностей в мультивселенной, став тревожным звоночком, который рано или поздно заставит грохотать колокола паники.

* * *

Он извивался и кривился, змеем скользя через грани реальности, его реальности, и постоянно ударялся о стенки, словно бы был рыбкой в аквариуме.

Но он — гораздо большее, и постоянные удары о рамки, скажем, темницы, хоть и обширные, раздражали его.

А потом, он услышал слова, которые каким-то образом проникли сюда — и улыбнулся, по крайней мере, так, как он это представлял.

Он ждал и скучал, ударялся головой о границы теперь уже своих владений и вновь отступал от нечего делать. Его интересовал реальный мир… если быть точным, одно из измерений этого мира, один из его пластов.

Несмотря на общее заблуждение, вселенная — один большой слоеный пирог. И его интересовал лишь один слой…

Здесь, вокруг него, все было мертво, все замерло в состоянии стагнации, и как разноцветное желе содрогалось при каждом его движении. Но так и должно было быть — так было всегда.

И он жаждал, жаждал вновь вкусить своей пищи, но пока, столько сотен, тысяч лет — тщетно.

Но гробница, все же, вынырнула из-под песков — а значит, скоро придет время очередного пиршества. Цикл слишком долго был нарушен — и пора всему встать на круги своя.

* * *

Если бы климат вдруг решил ожить, то он обязательно принял бы форму какого-нибудь животного, пусть и мифического. Очень уж любят силы, неподвластные описанию, принимать формы, этому описанию вполне подвластные.

Сухая, пустынная жара обязательно превратилась бы в огромных ящериц, хотя даже драконов-комодо, которые росли бы с каждым шагом, впитывая в себя вихрящийся песок. Рептилии светились бы оранжево-красным, и медленно, но верно ползли вперед, чавкая жуткими челюстями и шипя языками, готовыми ошпарить все что угодно. В общем, все в лучших традициях психоделического хоррора.