Кто боится вольных каменщиков

Великая Ложа Нью-Йорка должна была испытать некоторое неудобство за свой двусмысленный ответ, но следует принять во внимание следующее обстоятельство: хотя большинство американских масонов были «за компромисс, а не за войну»[290], для значительного числа масонов Нью-Йорка аболиционизм, за который сражался Север, соответствовал масонской морали. Масоны же Юга не могли быть нечувствительны к тому факту, что рабство как институт противоречило масонским идеалам всеобщей любви и равенства всех людей перед Богом. Этим можно объяснить, почему масоны Конфедерации были более ревностными и последовательными в стремлении к компромиссу, чем их северные собратья, хотя нет никаких документальных свидетельств, которые могли бы подтвердить это предположение. Этим, возможно, объясняется и то, почему такие американские масонские историки, как Ален Робертс, Рэй Денслоу и Форт Ньютон, представляли идею компромисса как неотъемлемую часть масонской идеологии в целом, а не как прагматическое решение в ситуации острой политической дилеммы.

Именно в условиях Гражданской войны у американских масонов возникла тенденция говорить и вести себя так, будто они являются «третьей силой», действующей наряду с двумя официальными противостоящими сторонами[291]. В отличие от французских масонов, которые отождествляли себя сначала с общим направлением Просвещения и антиклерикализма, потом антиклерикализма и политического либерализма и, наконец, с радикальным левым движением (и в отличие от британских масонов, которые никогда не отождествлялись ни с какой политической партией), американские масоны попытались выработать собственную политическую позицию. Как бы они ни старались представить эту позицию как «неполитическую», она оставалась политической не только в глазах не-масонов — представителей обоих враждующих лагерей, но также и в восприятии населения в целом — в особенности на Севере, как показывает следующая история. Осенью 1862 г., когда война вступала во вторую фазу, распространился слух, что именно масоны были подлинной причиной мобилизации, объявленной на Севере и на Юге. Все началось в городе Порт Вашингтон, Висконсин, в первый день объявленного призыва, 10 ноября 1862 г. Толпа разгромила Осаккскую ложу № 17 и разрушила здание, затем напала на здание суда и дом уполномоченного по призыву (масона), ломая мебель, уничтожая одежду и выбрасывая на улицу домашние припасы. Этот инцидент, сам по себе тривиальный, послужил предысторией одного из самых крупных городских беспорядков в истории США, который случился 13 июля 1863 г. в Нью-Йорке. Недовольство призывом и ненависть к масонам «переросли в расовый бунт: началась охота за неграми, которых убивали прямо на улице… подвергалась уничтожению собственность администрации Штата…»[292]. Это был типичный погром. Масоны были выбраны в качестве одной из его мишеней, поскольку отождествлялись с администрацией (истеблишментом) — и в то же время в них видели «чужаков». Чернокожие, конечно же, вызывали еще больше страха и ненависти, и, как это так часто бывает, разрушительная энергия погрома была направлена не на одну группу, а на две (или даже больше)[293]. Основное негодование населения было направлено на масонов, поскольку в сознании толпы они ассоциировались с «поджигателями войны» — вопреки тому факту, что масонство было единственной силой, высказывавшейся против конфликта и пытавшейся его предотвратить. Подлинной причиной ненависти народа к масонам — как зачастую и к евреям — была их отчужденность и их намеренно нейтральная позиция, отделявшая их от большинства населения.

В ходе братоубийственной войны масоны по обеим сторонам линии фронта неоднократно проявляли пример сострадания, щедрости и благородства духа по отношению друг к дру-гу[294]. Нельзя утверждать, что масоны сделали Гражданскую войну менее жестокой, но их организация была единственной в Америке, которая полностью осознавала эту войну как зло в строго религиозном смысле. Масоны искренне верили в свою уникальную религиозную миссию примирения — в отличие от христианских деноминаций, почти все из которых занимали ту или иную политическую позицию. Это, в частности, нашло выражение в практике так называемых «масонских похорон» во время военных действии[295].