Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

Первое, что увидела Анюта, открыв глаза, — это несколько роз, стоящих на столе в банке с водой. Вчера вечером их не было. Значит, Седой уже на ногах и снова выходил в город. Рядом с банкой на столе лежала коробка из-под пирожных, которые Седой купил вчера днем на Невском в кондитерской «Норд». Пирожные были очень вкусные, и Анюта, не удержавшись, съела целых две штуки. Пирожки, торты и пирожные пока не сказывались на ее юной стройной фигуре, и она при удобном случае отдавала им должное. В комнате было тихо. Видимо, Эдуард Петрович, несмотря на ее опасения, где-то опять бродит, готовясь к отъезду. Анюта прикрыла глаза. Все-таки приятно, когда с утра на столе розы. В той жизни ей никто не дарил цветы по утрам. Она внезапно поймала себя на мысли, что уже поделила свою едва начавшуюся жизнь на ту, которая была до Седого, и на эту, которую она проживает сейчас. В той жизни у нее был Глебов… почему был? Он есть и сейчас, только где-то очень далеко, а другой мужчина — вот он, рядом. И ей с ним хорошо. Опять невольно напрашивалось сравнение с Михаилом. Мальчишка… до настоящего кавалера ему еще шагать и шагать.

В комнате что-то звякнуло. Девушка снова открыла глаза, чуть поднялась на локтях и увидела Седого. Он сидел на полу лицом к окну в брюках и расстегнутой рубашке, прижавшись спиной к тахте. Глаза были полузакрыты, но то, что он не спал, выдавала рука, слегка раскачивающая стакан с вином. Вчера там же, на Невском, он приобрел две бутылки своего любимого марочного массандровского портвейна, одна из которых стояла пустой у стены, а во второй, которая торчала между ног, оставалось меньше четверти содержимого. Если учесть, что вчера за ужином Анюта сделала несколько глотков и крепко уснула, а у него привычка пить вино смакуя, небольшими глотками, получается, он ночь не спал? «Понять можно, — подумала она. — Тоскует, душа не на месте. Но если его здесь так разбирает, что же с ним станется за границей?» В сердце шевельнулась тревога, и Анюта решила серьезно поговорить с ним. Попозже, когда протрезвеет. А пока, стараясь не нарушить его внутреннее уединение, она снова прилегла. Времени до отъезда было достаточно, можно было еще подремать.

Седой действительно провел ночь без сна, под утро совершив хазарский набег за цветами. Накануне очередного отъезда из России, да еще из Ленинграда-Петербурга (кто знает, может быть, последнего, в его-то годах и при его-то «заслугах» перед большевиками), воспоминания и так разбередили душу, а тут, как на грех, вспомнилась сибирская история… какой тут сон! Заливая солнечным крымским напитком вспыхнувшие в душе угли воспоминаний, перелистывая, как страницы календаря, годы странствий, сидел он на чьей-то чужой жилплощади (своей-то так и не обзавелся), глядел в окно на далекие равнодушные звезды и вспоминал…