Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

В следующую секунду дрожащий от страха Львов бросился к нему, схватил за руку и, загородив собой девушку, истошно закричал:

— Это я, я во всем виноват… она тут ни при чем… отпустите ее!

Чекист попытался отбросить хозяина, и это ему почти удалось, когда в комнате раскатистым эхом прогремели несколько выстрелов. Что-что, а стрелять Ольга умела. Взмахнув руками, Львов рухнул навзничь. Николай Николаевич, получив две пули в грудь, тем не менее попытался удержаться на ногах, но помешать Ольге выскочить в коридор уже не мог. Перед тем как упасть, он последним усилием воли направил ствол пистолета на оконный проем и нажал спусковой крючок. «Прости, Никита, не дождался я тебя», — угасающей молнией сверкнула мысль. В следующее мгновение тот самый браунинг с дарственной надписью упал на пол вместе с его хозяином…

У Климова, выскочившего в этот самый момент с двумя сотрудниками из подъехавшей машины, похолодело в груди. Он сразу понял, откуда донесся звук пистолетного выстрела и звон разбитого стекла. Не теряя времени, чекисты рванулись в подъезд.

Ольга, стуча каблучками, быстро спускалась вниз по лестнице. Внизу хлопнула дверь, раздались мужские голоса и топот поднимающихся по лестнице людей. Она резко остановилась и побежала вверх. Стук каблуков привлекал внимание, и она скинула туфли. Но преследователи уже заметили в пролете лестницы бегущую женскую фигуру. Мужской голос крикнул:

— Стой, будем стрелять!

Но она все-таки добежала до последнего этажа. Чердак был закрыт на замок. «Так вот где таилась погибель моя, — отчаянно подумалось ей. — Как все хорошо начиналось и как нелепо и глупо заканчивается. Прости, отец, подвела я тебя». Тяжелое дыхание преследователей заглушал топот ног. Она глянула в лестничный пролет, достала из сумочки пистолет и перегнулась через перила. В следующее мгновение бегущие по лестнице мужчины услышали выстрел и прямо перед ними вниз пролетело тело женщины, которую они догоняли.

Глава тридцать третья

На душе было горько, пусто и холодно, а моросящий дождь только усиливал эту пустоту. Федор Ильич Свиридов стоял с непокрытой головой у скромного могильного холмика, засыпанного не успевшими увянуть цветами. Вчера вечером он вернулся в Москву из командировки и узнал, что утром схоронили Прохорова. Отпросившись у начальства, он уже на следующее утро был в городе, где последнее время жил и работал Николай Николаевич и где на старом кладбище был похоронен рядом с родственниками. Глядя на простую табличку с фамилией друга и с двумя датами, разделенными черточкой, он остро почувствовал, как от его сердца ощутимо отвалился здоровенный кусок, по имени Коля Прохоров. Ему хотелось опуститься на землю, достать бутылку горькой и молча, без свидетелей поговорить с Николаем о том, как ему, Свиридову, жить дальше на этой земле. Но именно потому, что несколько минут назад он дал погибшему другу слово довести начатую им оперативную игру до конца и эта игра требовала его немедленного возвращения в Москву, он просто прикоснулся к могильному холмику, провел ладонью по струганой доске памятника с красной звездочкой, еще раз поклонился и медленно побрел к выходу с кладбища. Но прежде решил заглянуть в церквушку, стоящую у входа, благо был в штатском и отказался от местных сопровождающих. В храме было пусто, но едва он вошел, как из притвора появился пожилой священник. Отец Павел — это имя батюшки подсказала Свиридову встретившаяся минуту назад старушка — в ответ на вопрос Федора Ильича, как поставить свечу за упокой, предложил отслужить молебен по усопшему. Свиридов согласился.

— Он крещеный был? — склонившись над листком бумаги, спросил батюшка.

— Крещеный? — капитан развел руками. — Не могу сказать, не знаю. Но человек был хороший.

— Ну, в Господа нашего веровал? — осторожно допытывался священник.

— В Господа? Не знаю. Но вера у него была. Крепкая вера в то, что не за горами время, когда народ наш русский лучше жить будет. Когда люди уважать себя будут, беречь друг друга начнут. За то боролся, за то и голову сложил.

Лицо батюшки помрачнело, он выпрямился:

— Стало быть, поклонялся не Господу нашему Иисусу Христу, а идолам нынешним, коих вместо икон на каждом углу понавешали.

Свиридов в первый момент опешил от такой реакции служителя церкви и даже инстинктивно оглянулся по сторонам. Но, убедившись в отсутствии лишних ушей, решил продолжить диалог:

— Так ведь эти, как вы называете их, идолы, они ведь лучшей доли для народа хотят. Незрячему глаза открывают, голодным хлеба дают, неграмотных просвещают.

— А нежелающих подчиняться, думающих по-другому на кол сажают? — возмутился священник. — Смотрю я, и ты, прохожий, ихнего роду-племени. Да и то сказать, имя вам «легион». Лучшей доли народу хотите? А церкви зачем порушили? Кому они мешали? Колокола с храмов сбросили, веру христианскую, аки Христа, распнули. Тьму народа в остроге держите, — он воздел руки кверху. — Большой грех взяли на себя нынешние пилаты.