Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

С утра настроение Анюты снова не задалось. Ей не хотелось ни пить, ни есть, ни идти на море… не хотелось ничего. Она даже не раздернула занавески на окне, не стала прибирать постель. Через силу приготовив завтрак на кухне небольшой однокомнатной квартиры, в которой они провели ночь, она уселась напротив Седого с таким видом, что тот не выдержал:

— Извините, Анюта, но меня тревожит ваше состояние. Вы ничего не кушаете, у вас совершенно измученный вид. Так нельзя,— он сердито посмотрел на спутницу.

Девушка ничего не ответила, но глаза ее стали быстро наполняться слезами. Она всхлипнула, и слезы буквально ручейками заструились по щекам. Седой вскочил, достал платок и, вытирая слезы, стал успокаивать:

— Ну что ты, девочка моя, успокойся. Мне тоже плохо, я начинаю чувствовать себя виноватым,— он аккуратно промокнул последний ручеек и, обняв ее за плечи, прижал к себе.— Ну что тебя опять мучает?

Искренняя, участливая реакция мужчины на ее слезы и особенно это нежное обращение с ней на «ты»… как к ребенку, тронули сердце Анюты до самых-самых глубин. Протолкнув куда-то вниз комок, застрявший в горле, она прерывисто вздохнула:

— Я… я ничего не могу с собой поделать… чувствую себя преступницей. Этот мальчишка… он мне опять приснился.

Седой убрал руку с ее плеча, и она увидела, как нежный заботливый мужчина на глазах начал меняться до неузнаваемости. Жесткое, даже жестокое выражение, появившееся на его лице, заставило ее инстинктивно съежиться, словно в ожидании удара.

— Да возьми ты себя в руки! — впервые за все время общения властно прикрикнул он на свою юную подругу.— Тебе что, было бы лучше у этих бандитов наложницей остаться? А мне, значит, со святыми упокой? Да этот твой мальчишка без малейшего угрызения совести отправил бы тебя на тот свет после удовлетворения своей похоти! Извини за прямоту,— голос его помягчел,— ты же все прекрасно понимаешь. И прекращай эти свои интеллигентские сопли,— снова взвился он.

«Как это? Почему сопли… да еще интеллигентские?» — незнакомое ранее словосочетание неожиданно заставило ее усмехнуться против своей воли. Седой сразу среагировал на эту усмешку.

— В общем, прекращай эти свои… нюни. У нас с тобой впереди столько интересного, такая жизнь, а ты раскисла,— он говорил уже спокойно, даже с оттенком снисходительности.— Мы станем богатыми и свободными, и все это благодаря тебе, моя героиня.

Он сделал паузу, взял ее за плечи и внимательно оглядел:

— А ну-ка, одевайся и за мной.

— Что вы опять задумали? — слабо улыбнулась Анюта.

— Скоро узнаешь. Кстати, мы, кажется, договаривались быть на «ты»?

Через полчаса они были в главной парикмахерской города. Усадив Анюту в кресло, Седой обратился к парикмахерше:

— Вот, вручаю вам мою Золушку, сделайте из нее принцессу. Сколько времени вам на это понадобится?

— Часа полтора,— улыбнулась парикмахер.

— Я ушел заниматься бытовыми вопросами,— подтянувшись, по-военному четко, обратился Седой к Анюте.— Буду к обозначенному времени, если что, жди меня здесь.

Выйдя из парикмахерской, он неторопливо пошел по улице, остановился у газетного киоска и купил газету. Сопровождавшие его чекисты сразу разгадали его маневр и растворились среди прохожих. Убедившись в отсутствии контроля, Седой вошел в будку ближайшего телефонного автомата, набрал номер и сообщил, что он звонит узнать, выполнен ли его заказ, и назвал номер заказа. На том конце провода ему сообщили, что заказ выполнен и он может получить изделие в любое удобное для него время. Это известие явно добавило Седому оптимизма, и он бодрым шагом двинулся на остановку общественного транспорта.

Проехав на автобусе несколько остановок, Седой вышел, снова проверил, нет ли «хвоста», и направился к дому, где они с Анютой провели ночь. Войдя в квартиру, он увидел стоящий у кровати чемодан, в точности похожий на тот, что сдал в камеру хранения. Было заметно, как ему не терпится его открыть. Однако прежде он внимательно обошел квартиру, заглянув во все углы, потом отодвинул занавеску и осмотрел улицу. Только после этого он поднял сиденье стоящего у стены дивана, достал оттуда сумку, с которой ходил в камеру хранения, и переложил оттуда какие-то предметы в карман пиджака. Потом открыл чемодан. Он был пуст, если не считать пачки денег и связанных суровой ниткой ключей от чемодана. На лице Седого появилась довольная усмешка, он выпрямился и до хруста в суставах потянулся. Сделав шаг, снял со стены висевшую на гвозде гитару с бантом на грифе, провел по струнам пальцем и вслушался в звучание струн. Вдохновенное лицо мужчины, умелое и бережное обращение с гитарой выдавали его страстное желание исполнить на инструменте что-нибудь серьезное, для души. Но, по всей видимости, время поджимало. Вернув гитару на место, он снова согнулся над чемоданом.