Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

Машина резко затормозила, и Глебов открыл глаза. Шофер вслух заковыристо обругал какого-то раззяву, не соблюдающего правила перехода улицы. Михаил приоткрыл занавеску, которая скрывала его от глаз пешеходов и пассажиров проходящего автотранспорта, и увидел старика с палкой, торопливо ковыляющего на противоположную сторону улицы. Видимо, его нерасторопность и стала причиной резкой реакции водителя. Со спины старик напомнил ему отца, и Михаил вдруг пожалел, что не мог рассказать отцу о предстоящем деле. Тот бы наверняка посоветовал, поделился бы чем-то из своего бурного революционного прошлого. В следующее мгновение Глебов понял, что он обязательно должен выполнить поставленную чекистами задачу, чтобы потом при случае небрежно рассказать отцу о выполнении боевого задания. То-то старик обрадуется… Но для этого надо готовиться, и юноша снова закрыл глаза. «Вы были в СССР в составе спортивной делегации, играли в шахматы на третьей доске. Космана зовут Рихард. Кто такой Львов, вы не знаете, вам следует выйти на явку и встретиться со связным. В случае невыхода связного на явку вот адрес для телеграммы в Минске: улица Типографская, дом 32, Осташевичу Николаю», — вновь прокручивал он в голове информацию Прохорова.

До выхода Глебова в музей оставалось около трех часов. Прохоров разрешил ему немного поспать, а сам направился в парк на то самое место, где позавчера они расстались со Свиридовым. Николай понимал, что вся ответственность за результат задуманной игры ляжет даже не на Климова, а, в первую очередь, на Федора Ильича. К сожалению, сам он был формально вне игры, но пытался делать все от него зависящее, чтобы не подвести старого друга. В этот раз первым на скамейке оказался Климов. С ходу, не теряя времени, он проинформировал Николая Николаевича об утверждении начальством плана оперативной разработки под условным названием «Шахматист». От позавчерашней горячности лейтенанта не осталось и следа, о деталях плана он рассуждал взвешенно и спокойно. Свиридов часто критиковал Климова за его кавалерийский подход к решению некоторых проблем, но в том-то и заключалась житейская мудрость, что горячность и недостаточная образованность подчиненного компенсировались рассудительностью и осторожностью грамотного руководителя. Свиридов как в воду смотрел, задержав Николая в Москве, поскольку теперь, во время нахождения капитана в командировке, Прохоров мог хотя бы чуть-чуть подменить его в плане влияния на Климова.

Николай Николаевич, в свою очередь, доложил лейтенанту результаты работы с Глебовым. Особо отметил, что им здорово повезло: Глебов, оказывается, неплохо играл в шахматы и учил в институте немецкий. В общем, по мнению Прохорова, для разового выхода на явку парень был готов.

— Я ведь чего еще опасаюсь? — выслушав товарища, медленно проговорил Климов. — Непрофессионал, он и есть непрофессионал. Вот вроде предупреждали его, чтобы из милиции никуда не заходил, а шел прямо на адрес, так он на тебе… я как чувствовал, подстраховался.

— Ну, на этот счет я ему доходчиво все объяснил. И потом — не забывай, в каком состоянии он вчера находился… слава богу, что так быстро все уразумел. Парень-то нормальный, хватка у него чувствуется. Не зря Свиридов глаз на него положил, — убежденно возразил Николай.

На лице Климова появилась гримаса, некое подобие улыбки, выдающей его внутреннее волнение. Он глянул на часы.

— Итак, у нас еще два часа в запасе. Поехали, пройдемся с ним по легенде. Как говорится, будем принимать вашу работу, товарищ Прохоров, — уже немного расслабившись, улыбнулся он.

Вечер выдался теплым. Весенний воздух был густо настоян на аромате нарождающейся листвы, зеленеющей травы. Весна в этом году чуть-чуть припозднилась и поэтому активно наверстывала упущенное. Прохоров с наслаждением вдыхал живительные запахи, приоткрыв дверь автомашины. Ожидая в тревожном нетерпении Климова, он в очередной раз почувствовал, как обостренно в такие мгновения человеческий организм воспринимает происходящие в природе изменения. Вот лежал бы он на балконе пузом кверху, нюхал бы свежий воздух и не находил бы в этом ничего особенного: воздух как воздух, понятное дело, весна пришла, грачи прилетели… «Болтун, — оборвал он сам себя. — Машина-то стоит во дворе городского дома и запахи здесь жилкомхозовские». Но, с другой стороны, он действительно ощущал дыхание весны, ее тончайшие ароматы. Видимо, организм устал от напряженного ожидания и улавливал только те запахи, которые успокаивали.

Где-то в темноте послышались торопливые шаги, и в нескольких шагах от машины возникла фигура Климова. Прохоров быстро выскочил ему навстречу.

— Ну что? — впился он глазами в лицо товарища.

— Никто не пришел, — мотнул тот головой.

— «Хвоста» за ним не было?

— Наружники говорят, не было. Он сейчас на квартире, они его будут караулить до утра.

— Слушай, Никита Кузьмич, надо сделать так, чтобы те из наружников, кто работал внутри музея, завтра внимательно следили за публикой. Может, кто из сегодняшних посетителей появится, — Прохоров уже думал о завтрашнем выходе.