Я молча покачал головой. До меня вдруг дошло, кто этот человек и почему он говорит такие странные вещи, но я ничуть не испугался. Мне было только очень интересно. Мужчина еще что-то говорил, обрывочно и непонятно, но тут на улицу вышел своей уверенной, тяжелой походкой дядя Дэн, дуя на рецепт. Он поманил к себе плачущую девочку.
— Эй, Жаннет! Беги в аптеку Рудницкого, там тебе все сделают. Мама скоро поправится. Я завтра загляну. — Он подмигнул мне и, сунув в рот свежую сигару, повернулся к человеку, который говорил со мной: — Каспер, мы сейчас совершим с вами небольшую поездку. Вы, я вижу, познакомились с моим племянником?
— Конечно. Умный парнишка. Тоже будет ученый, как вы. Наука правит миром.
Его сузившиеся зрачки были не больше булавочной головки, челюсти судорожно сжаты, улыбка напоминала собачий оскал.
— Совершенно верно. Идемте, Каспер, пора. Вот и ваша жена.
Прижав к лицу платок, она, как слепая, спустилась с крыльца и пошла к машине сквозь толпу зевак.
— Клара, вам нужно будет подписать в больнице бумаги… Захлопни дверцу, Чарли-малыш.
Машина тронулась. Дядя Дэн спокойно болтал с женой, а я сидел возле помешанного мужа, который только что чуть не убил беззащитную женщину. В лечебнице его сразу же увели, и, возможно, он до сих пор шагает по своей палате из угла в угол, пытаясь обнаружить, кто еще способен принимать тайные сигналы науки.
Поручив его жену — она все еще плакала в отчаянии, что теперь ей придется одной кормить семью, — заботам больничной сестры, дядя Дэн направился в полицейский участок, потому что надо было сообщить о происшедшем полиции. Оттуда мы поехали через весь Кони-Айленд на Брайтон-бич, и там в одном из домиков на косе, где пахло морем, гниющими водорослями и просмоленной пенькой, а не едой и лифтами, я познакомился со шпагоглотателем.
Мистер и миссис Альва́рес по виду ничем почти не отличались от покупателей моего отца. Она была бездетная, но ласковая и сердечная женщина, очень полная, а глаза у нее сверкали, как у оперной певицы. Когда мы приехали, она вытаскивала из духовки противень с пирожками. Не успел ее муж, вышедший к нам в халате с номером «Дейли Ньюс» в кармане, пожать мне руку, да так крепко, что у меня выступили на глазах слезы, как она уже налила мне стакан молока и наложила полную тарелку пирожков.
Пока я ел и пил, она стояла возле меня, гладила по голове и приговаривала:
— Значит, ты из Данкерка, сынок. Хороший город, очень хороший. Мы с Альфредом не раз приезжали к вам с цирком на ярмарку.
— А что вы делали в цирке?
Ее грудь заколыхалась.
— Была наездницей, хоть сейчас в это трудно поверить. Когда я растолстела, мы поселились здесь, и Эл стал показывать свой номер на острове.
Ее муж, после того как дядя Дэн осмотрел его, вернулся к нам из спальни в майке и брюках, не накинув даже халата. На меня произвели сильное впечатление его плечи: их сплошь покрывала татуировка — драконы, обвивающие хвостами его сильную мускулистую шею.
— Ну что, сынок, нравится тебе здесь? — спросил он.
— Конечно.
— Док говорит, я еще поживу, — объявил он нам.
— Если перемените работу, — сердито уточнил дядя, но никто, казалось, не обратил на эти слова внимания.
Мистер Альварес открыл чулан и вытащил оттуда что-то длинное, вроде ручки от метлы, завернутое в кусок фланели.
— Вы еще не водили парнишку в парк, док?
Дядя Дэн покачал головой:
— Он даже на Бе́длоус-Айленде не был, не видел статуи Свободы.
— Подумаешь, статуя Свободы… Гляди, сынок, я сейчас тебе кое-что покажу.
Он ловким, красивым движением развернул фланель, и перед нами сверкнула шпага с тончайшей насечкой по всей длине лезвия. Не успели мы и слова вымолвить, как мистер Альварес вытянулся по стойке «смирно» и взял «на караул», потом взмахнул бронзовыми мускулистыми руками и поднес конец шпаги к губам. Откинув назад седую голову — так далеко, что я не поверил своим глазам, — он открыл рот и медленно опустил в него шпагу по самую рукоятку. Горло его напряглось; казалось, даже снаружи было видно, как по нему движется острая холодная сталь.
Миссис Альварес сидела за столом с невозмутимым и даже гордым видом.
— Неплохо, правда?.. Возьми с собой еще пирожков, вот, я завернула. Вдруг в дороге проголодаешься.
Мистер Альварес стал вынимать шпагу так же медленно и осторожно, как ее опустил, потом щелкнул каблуками и поклонился.
— Понял, в чем тут секрет? — спросил он и засмеялся хриплым, лающим смехом.
— В жизни не видел ничего подобного! — признался я.
— Я глотаю холодное оружие любой формы. Кроме изогнутого, вроде ятагана. Могу проглотить даже рапиру и саблю. Путь, по которому она идет, должен быть совершенно прямым, голову надо откидывать назад на девяносто градусов. Все дело в голове, верно, док?
Мистер Альварес дал мне шпагу посмотреть.