Кто, если не я?

Целую неделю я провалялась в больнице, уже третью по счету. Мне было плохо и физически, и морально. Я не хотела, но все равно скучала об Оле. Скучала о Мухе и о нашей прежней жизни. Когда все пошло не так? Ведь недавно нам было так хорошо. Может, еще удастся все исправить? Может, все наладится?

Оля не приходила ко мне и не брала трубку. Через пару дней я позвонила в школу. Попросила соединить меня с директрисой.

– Добрый день, пани Анна, – радостно отозвалась та. Наверное, их этому в школах для учителей учат.

– Пани директор, прошу вас отнестись к Оле с пониманием в ближайшие две недели. Я знаю, что просила этого не делать, но у меня сейчас нет выхода: лежу в больнице в тяжелом состоянии.

– Да, конечно, – охотно согласилась она. Начала расспрашивать о моем здоровье, уверять, что волнуется обо мне, и все такое. Я терпеливо слушала ради дела.

Когда директорша выговорилась, я попросила:

– Не могли бы вы позвать Олю к телефону?

Она пару секунд растерянно молчала.

– Но сейчас урок. Давайте я ей скажу, чтобы она вам на перемене перезвонила. Разрешу, в виде исключения, воспользоваться мобильником в школе, – любезно предложила она.

Я знала, что Оля не перезвонит, потому уверенно заявила:

– Простите, пани, но до перемены я могу не дожить.

Через пару минут услышала в трубке Олин голос:

– Алло?

– Привет, Оля. Можешь заехать ко мне сегодня после школы? Пожалуйста! Я на Банаха, в кардиологии.

– Хорошо, приеду, – согласилась она. – У меня деньги закончились, – добавила через секунду и положила трубку.

Оля пришла около восьми. Ни следа улыбки на лице.

– У меня мало времени, завтра зачет по математике, и мне нужно готовиться, – заявила высокомерно еще с порога. Даже не сняла куртку, только подошла и села на стул. Далеко от меня. Слишком далеко.

– Хорошо, сейчас пойдешь, все-таки школа важнее. Рада, что ты наконец это поняла, – сказала ей с улыбкой.

Сейчас я заискивающе заглядывала ей в глаза. Хотела дотянуться до нее и приласкать, но Олька сидела так далеко. Я знала, что дистанция между нами не уменьшится. Пока она сама того не захочет.

– Я всегда это знала. Не понимаю, о чем ты, – высокомерно ответила она. Даже не посмотрела на меня. Я сглотнула слюну, пытаясь подавить поднимающийся гнев. Фальшиво усмехнулась ей, с упорством маньяка продолжая свою игру.

– Как там дома? – спросила чуть погодя.

– Ну, у меня деньги кончились.

– Сейчас дам! – радостно воскликнула я, встала с кровати и наклонилась к тумбочке за сумкой. Открыла ее и уже хотела отдать Оле свою карточку, но что-то меня остановило.

– Сколько тебе надо?

– Не знаю, – ответила она равнодушно, – сотню, две. Зависит от того, как долго ты еще здесь пробудешь.

– Внизу в холле есть банкомат, пошли, сниму пару сотен, – предложила я.

– Так дай мне карточку. Сама сниму.

«Нет, не прокатит, дорогая», – подумала я.

– Мне тоже деньги нужны, и еще хочу внизу в киоске купить газету, так что пойду немножко прогуляюсь, тебя провожу, – сладенько сказала я ей и села на кровати.

Оля встала. Она не сводила с меня пристального взгляда.

– Что? – я спросила ее, не в силах выдержать этот взгляд.

– Давай, пошли уже.

Я одевалась долго. Специально спутала перед халата с задом, правую тапку с левой, еще пришлось вернуться, потому что забыла карточку, а после мне еще и пописать захотелось. Тянула время, чтобы побыть с ней хоть чуть-чуть дольше. Оля сгорала от нетерпения.

– Даже не спросила, как я себя чувствую, – прохрипела я, когда мы шли по ступенькам.

Я заявила, что на лифте не поеду, потому что мне нужно больше двигаться, и мы пошли по лестнице. Назад я определенно пешком не пойду. В гробу я видела такое движение!

– Ну, и как ты себя чувствуешь? – спросила Оля заученным тоном. Словно в школе на уроке отвечала.

– Спасибо, уже лучше, – ответила тем самым тоном.

– А что с тобой? – спросила она чуть добрее.

– Старость, прежде всего, а здесь я из-за коронарной недостаточности.

Она молчала.

– Оля, – сказала ей так ласково, как только могла, как будто между нами ничего не произошло. Как будто она все еще была моей любимой, драгоценной девочкой, а Муха все еще была жива, и наш старый ковер лежал на полу перед телевизором. – К сожалению, мне все хуже и хуже. Я понемногу теряю здоровье и силы. Уже ничто не будет, как раньше.

– Да, уже ничто не будет, как раньше, – проворчала она.

Мы спустились в заполненный людьми холл, и тем для разговора у нас уже не осталось. Протиснулись сквозь толпу, прошли мимо раздевалки, магазинчиков и очередей в регистратуру. В какой-то момент Оля взяла меня под руку и отвела в угол, где стоял банкомат. Я подумала: она это из жалости или потому, что хочет побыстрее закончить дело и уйти отсюда. Еще когда я работала врачом, то заметила, что молодые и здоровые не любят приходить в больницу.

Оля пыталась возмущаться, что сто злотых это слишком мало, требовала больше, потому что ела в основном пиццу, но я уперлась. Если у нее деньги закончатся, то придется опять ко мне прийти.