Кресло равномерно покачивалось.
— Здесь Маяковский ни при чем... Бугров подражает вначале Гейне, потом Уитмену, кое-где — Багрицкому... Впрочем, влияние Маяковского заметно тоже, но... опять-таки, это не влияние, а простое подражание...
— А там, где о Дон Кихоте? Это что, тоже подражание?— Мишка, повернувшись задом к печке, не чувствовал жара. В комнате запахло паленым.
— Отойди,— сказал Игорь,— брюки сожжешь... И положи кочергу...
Мишка не двинулся с места и кочергу не положил. Наоборот, он размахивал ею, продолжая наседать на Игоря: поэзия — это оружие, да, пусть агитка, ну и что же?..
Мишка мог заснуть, слушая Клима, но терпеть, чтобы на него нападали... И кто? Он всегда подозрительно относился к Игорю. Его добродушное, в несмываемых веснушках лицо стало злым, а огромный, раздвинутый до самых ушей рот извергал целые потоки наивных, суматошных доказательств.
Да, наивных! Клим это хорошо понимал... Но на черта надо было читать поэму этому эстету! Агитка!.. Сидит себе в своей коробке... Бледное, с желтинкой от света лампы лицо его полно снисхождения и высокомерия.
— Какая же это поэзия, если она нужна сегодня, а завтра ее выкинут в мусорный ящик? Я не признаю такой поэзии. Вот...— Игорь протянул руку к стеллажу, выдернул томик Мея. Но не раскрыл его:— Конечно, у Бугрова есть отдельные места, но в целом... Что же ты молчишь, Клим, ты не считаешь свою поэму подражанием?..
— Нет, отчего же...— Клим сам не узнал своего голоса — он стал мятым, как войлок.— Нет, отчего же, все списано у Гейне, у Маяковского... Ты прав: мусор! А мусор надо...
Не кончив, он подошел к печке. В глубине раскаленного зева вспыхивали и опадали голубые язычки — башни и шпили готического города. Взмах — и, плеснув страницами, как крыльями, поэма метнулась туда, где бесились острые огни.
— Уж это зря! — Игорь вскочил с кресла и бросился к Климу.
Мишка, совершенно забыв, что держит раскаленную кочергу, бросил ее на ковер и, с воплем «Проклятый идиот!» — по самое плечо засунул в печь руку. Через секунду, обугленная по краям, слегка дымясь, тетрадь лежала на полу, а Мишка, дуя на обожженные пальцы, бегал по комнате, ругаясь:
— Психопат! Мерзавец несчастный! — Клим снова схватил тетрадь, но Мишка вырвал ее.— Пошел к черту!
Они стояли, пронизывая друг друга свирепыми взглядами.
— Ну ладно, черт с тобой,— наконец сдался Клим.
И толчком распахнул дверь. Игорь выбежал за ними вслед, крикнул: ,
— Куда же вы?..
Они молча спускались по лестнице — негнущийся, прямой Клим и за ним — Мишка, зажав под мышкой опаленную руку.
Игорь помедлил немного, потом захлопнул дверь и вернулся в свою комнату. Поднял кочергу — на ковре осталось черное пятно. Игорь провел по нему подошвой — сквозь прожженную дыру показалась желтая половица. А, черт с ним, с ковром... Но как бросился Мишка к печи!.. Игорь сел за стол, раскрыл задачник по алгебре. Конечно, сплошное подражательство... Слабая рифма... Мишка ничего не понимает в литературе... В бассейн двумя насосами накачивают воду. Через какое время бассейн наполнится, если известно... Дон Кихот и Санчо Панса... Неужели зависть? Мишка... Преданное собачье сердце. А впрочем, разве это — дружба? Во всяком случае, он не способен быть таким Мишкой. Дружба равных — сильных, умных, независимых — другое дело... Бугров... Непризнанный гений... Если известно, что за одну минуту через первый насос в бассейн поступает в три раза больше, чем... Новое светило... Были Гейне, Байрон, а теперь появился Бугров... Смешно, леди и джентльмены...
— Игорь, обедать! ....
Итак, начнем сначала: в бассейн двумя насосами накачивают воду...
— Игорь, обедать!..— мать осторожно открыла дверь, подошла к сыну, провела мягкой нежной ладонью по волосам. Упрямые, жесткие, блестящие... Сейчас его не оторвешь — присев рядом, на подлокотник кресла, она молча наблюдала за возникавшими на бумаге значками алгебраических формул.
— Не мешай!
Она убрала руку. Бедный мальчик! Ему приходится столько заниматься... Он очень способный, но одних способностей мало, чтобы получить золотую медаль... Они все меньше видятся и разговаривают — занят, занят... Хорошо, она не помешает.