Кто, если не ты?

Клим по ходу действия перевоплощался то в Трумэна, то в Маршалла, то в Чан Кай-ши.

Мишка хохотал. Он едва не свалился со стула, Игорь сказал:

— Есть удачные места, но в целом — что это за жанр? Комедия? Фарс?..

— Это политический памфлет,— возразил Клим, нахмурясь.

* * *

...Хотя Клим и был убежден, что вел себя на собрании вполне принципиально, всякий раз, входя в школу, он испытывал какое-то смутное чувство вины. Он старался как можно незаметнее проскользнуть по коридору, юркнуть в дверь и забраться на свою заднюю парту. Однако в тот день, подходя к десятому классу, Клим замедлил шаг: ему почудилось, будто он слышит арию Сильвы «Помнишь ли ты, как улыбалось нам счастье»... Он почти прокрался к выкрашенной в белый больничный цвет двери с обшарпанным низом—и вдруг разобрал слова:

Помнишь, как ты

Обещал нам свиную тушонку,

И маргарин

Ты нам сулил,

Что не обещаньям своим, дядя Сэм, изменил?

Клим дернул ручку — и увидел толпу ребят, в центре — Мишку: закатывая глаза, он старательно пел.

«Предатель!» — метнулось в голове у Клима; вчера Мишка выпросил у него памфлет, чтобы еще раз просмотреть «дома, только дома»...

Его встретили дружным воплем: автор! Он не знал, куда деваться от смущения. Впервые после большой ссоры в обращенных к нему взглядах была не настороженная неприязнь, а веселое, восхищенное изумление,

И как-то само собой получилось, что ни у кого даже не возникло вопроса — ставить или не ставить.

Только Леонид Митрофанович сказал: лично он предпочитал бы для новогоднего вечера отрывок из классической пьесы, например, из «Горя от ума», но впрочем, что ж, он может посоветоваться с директором...

— Дохлое дело, братцы!—огорчился Витька Лихачев, когда Леонид Митрофанович вышел из класса.

— Эй, народ! Двинули все к директору! — блеснув смоляными глазками, крикнул маленький Калимулин, который, выпросив у ребят шарфы, все перемены сооружал себе нечто вроде чалмы, готовясь играть стамбулского пашу.

— К директору! — подхватил Мишка и ринулся из класса первым.

Клим пробовал отговорить — его никто не слушал. В шумной, стремительной ватаге Клим шел по коридору последним.

Алексей Константинович, сидевший за своим столом, удивленно взглянул на ребят.

— Что за делегация?

Он был невысокого роста, худощавый, с проблесками седины в волосах, и ни в осанке, ни в тоне Алексея Константиновича за первые месяцы его директорства еще не появилось той властности и неколебимости, которая — вольно или невольно — постепенно вырабатывается у всякого директора. Даже планки двух боевых орденов как-то стыдливо, жались к лацкану серенького пиджачка. И все-таки никто не решался начать разговор. Наконец Мишка, довольно неуверенно оглядев ребят, проговорил:

— Мы к вам насчет пьесы.

...Когда буйная гурьба вывалилась в коридор, Игорь сказал:

— Значит, Бугров украл лавры у Грибоедова...

Но Клим не обратил внимания на его иронию —

он был слишком счастлив. Клим ткнул сиявшего Мишку в широкую грудь:

— А все ты, скотина!

— А все ты, индивидуалист проклятый! — отвечал Мишка, в свою очередь поддав Климу кулаком в бок.

Именно таким способом они привыкли выражать свои самые глубокие и нежные чувства.

По школе прокатилось:

— Бугров написал пьесу!

— Памфлет!

— Про дядю Сэма!

— Кто это — дядя Сэм?

— Что это—памфлет?..

Десятый проснулся. Десятый взбудоражился. На уроках переписывали роли. На переменах проверяли вокальные данные. Оказывается, у Володьки Красноперова — недурной голос! А Ипатов играет на гитаре — да еще как! Санька Игонин, конечно, и родился суфлером. Как, ему во что бы то ни стало хочется попасть на сцену?.. Чудак! Суфлер — главная роль в спектакле! Ну ладно, Де Гаспери тебя устроит? Все-таки итальянский премьер... Только одна фраза? Но что поделаешь — на международных конференциях ему больше не полагается...

Необыкновенные дни наступили в жизни Клима. Иногда он готов был самого себя дернуть за ухо: не сон ли все это? Пустяковая пьеска, написанная в два приема, завоевала себе столько приверженцев! А ребята? Что с ними стряслось? Ведь это те же самые, те же самые ребята... Или, как луну, он видел их до сих пор с какой-то одной стороны?..

Как и обещал директор, на первую же репетицию явился настоящий артист из областного драмтеатра — с досиня выбритыми щеками, слегка напудренный, молодой, самоуверенный.

— Александр Мишурин,— представился он, грациозным жестом приподняв шляпу.

Кто-то засмеялся. Мишурин строго посмотрел на ребят, потер руки, оглядел полупустой холодный школьный зал.

— Ну-с, где пьеса? — он небрежно, мизинцем, пролистал тетрадку.— Из сборника для самодеятельности переписали?

— Нет,— сказал Мишка,— это Бугров написал.

— Бугров?..— Мишурин уставился в потолок: —

Шекспир, Мольер, Кальдерон... Бугров?.. Не слышал.

Читая, он делал замечания: гитару — выкинуть, Черчилль — не цыган... Почему Трумэн падает на колено?..

Клим возразил. Мишурин слушал, выпятив розовую нижнюю губу.

— Видите ли, я воспитан в традициях системы Станиславского... Вы слышали, что это такое?..