Кто, если не ты?

Но на другой день, встретив Белугина и как бы испытывая свою твердость, он произнес перед ним те самые слова, которые предназначались Бугрову:

— А знаете, Леонид Митрофанович, я еще раз додумал и пришел к выводу...

— Что ж, мое мнение вам известно, Алексей Константинович,— сказал Белугин.

Его глаза смотрели на директора кротко, не мигая.

Когда в кабинет вошел Бугров, Алексей Константинович озабоченно выдвигал и задвигал ящики своего письменного стола и заглядывал по нескольку раз в каждый, отыскивая ненужную папку.

— Видишь ли, Бугров,— сказал он, роясь в самом нижнем ящике,— видишь ли, Бугров, что касается меня, то я... Но куда же она запропастилась?.. Да, так вот, сходи-ка ты в райком комсомола. Если там одобрят, я не стану препятствовать...

10

Встретились в маленьком дворике перед одноэтажным деревянным зданием, в котором помещался райком комсомола.

— Горим?

— Горим!

Рая Карасик жалобно пискнула:

— Догораем!

— Долой паникеров! — Наташа Казакова сунула в рот четыре пальца и засвистела так оглушительно, что воробей, прыгавший по краю райкомовской крыши, пугливым комочком шарахнулся в небо.

— Тише, девочки! — возмутилась Майя.— Райком ведь!

— Вперед,— сказал Клим и первый решительно шагнул на скрипучее крылечко.— Со щитом или на щите!

— Лично я предпочитаю со щитом,—серьезно пошутил Игорь.

— И я,—сказала Майя.

— и я,— сказала Кира.

— И я тоже,— сказал Гена Емельянов, который замыкал шествие.

Всей ватагой они ввалились в небольшую приемную.

— Где товарищ Терентьев?

— Его нет.

Белокурая девушка на секунду оборвала бойкое стрекотание машинки, проснувшимся взглядом окину-ла ребят.

— А вы что — все к нему?

— Все,— воинственно подтвердил Клим.— А когда он будет?

— Не знаю.

Стрекот машинки возобновился.

— Хорошо — сказал Клим с угрозой.— Тогда мы раскинем шатры!

В приемной рядком стояли четыре стула. Никто не садился. Из принципа. Девушки—потому что не хотели, чтобы по обывательской морали— «слабый пол» — ребята уступали им место. Ребята — потому что принципы — принципами, а сидеть, когда другие стоят,— вдвойне глупо. Так они стояли возле пустых стульев, пока Мишка Гольцман не объявил, что равенство — прекрасная вещь, и не опустился на средний стул, широко расставив ноги в забрызганных грязью сапогах. Вслед за ним кое-как разместились и остальные.

Клим посматривал на часы. Ожидание казалось тем более нестерпимым, что Терентьев их обязательно поддержит, в этом Клим ничуть не сомневался. Терентьев — не перестраховщик, вроде Алексея Константиновича, Терентьев — это человек! «Если вы правы— добивайтесь!»—сказала Вера Николаевна. Что ж, добьемся!..

Мишка вспомнил про Яву, про то, как они сидели — втроем, с Михеевым,— тут же, в приемной, и тоже дожидались. А потом они ушли ни с чем. Он рассказывал о давних событиях с видом старого ветерана. Смотрели на Мишку с уважением, один Игорь посмеивался, да и Клим посмеивался вместе с ним. История с Явой стала далеким прошлым, наивным, как бумажный кораблик. С тех пор все переменилось, и даже в райком явились они уже не вдвоем с Мишкой — Михеев не в счет — но целой армией — восемь человек! Они могли бы прихватить с собой еще столько же. Но зачем? Не штурмовать же крепость они собрались!,.

— А вдруг у нас ничего не получится? —испуганно всплеснула руками Майя, соединив на груди ладошки.

— Ерунда,— сказал Мишка, пренебрежительно шмыгнув носом.— Вот когда мы собирались в Индонезию...

Прежние времена у него всегда выглядели куда героичнее нынешних.

Рывком распахнулась дверь. Быстрой, напористой походкой в приемную вошёл молодой человек в черном шелестящем плаще и зеленой фетровой шляпе. Клим не сразу распознал в нем того самого вссельчака-инструктора, который советовал им обратиться прямо в Министерство иностранных дел. Да, да, у него еще тогда сломался аккордеон, и Хорошилова называла его Женькой... Не то Карповым, не то Карпухиным...

Но сейчас его широкоскулое лицо казалось хмурым и озабоченным. Он подошел к машинистке, щелкнул о ладонь кожаными перчатками:

— Готово?

— Готово, Евгений Петрович.

Она торопливо протянула ему несколько листков. Он придирчиво пробежал их, часто моргая, как будто в его узкие Щелки-глаза попала соринка. Последний вернул:

— А место для подписи? По-моему, мы договорились..

Машинистка поспешно вложила под валик чистый лист, передвинула каретку.

Карпухин остановился у двери, расположенной напротив кабинета Терентьева. Он словно только теперь заметил примолкших ребят.

— Ко мне?

— Нам к секретарю... К первому. Да? — порывисто вскочила Майя и оглянулась на своих друзей.

Карпухин повернулся к ней широкой глянцевитой спиной. Он долго стоял перед закрытой дверью, видимо, никак не мог отыскать ключ. Карпухин перерыл все карманы, вдруг об пол звякнул маленький блестящий предмет. Губная гармошка. У Карпухина побагровел затылок. Он как-то суетливо наклонился, подхватил ее, и в этот момент лицо с большими, смешно торчащими ушами, как бы застигнутое врасплох, стало таким добродушным и простецким, каким видел его Клим год назад. Только тогда Женька носил не шляпу, а кепку.