Кто, если не ты?

— Что же, по-твоему, директор против строительства ТЭЦ?

— Да чего ты боишься? — сказал Мишка, настроенный более дружелюбно.—В десятом мы сами все сделаем, а ты у себя проверни да в восьмых,— Понял?

9

Прозвенел звонок. ..

— Умри, но не отступай!— шепнул Мишке Клим.— Вперед!

Едва физичка вышла, Мишка кинулся к двери и вцепился в ручку. Клим бросился к учительскому столу. На Мишку уже налетели Мамыкин и Боб Тюлькин, Они ломились в дверь и старались оттолкнуть Мишку. Мишка не сдавался. Но еще секунда — и весь класс, сорвавшись со своих мест, сокрушительной лавой хлынет в дверь, и тогда все погибло! Клим вскочил на стол:

— Комсомольцам — остаться, остальных выпустить!

Клим никогда не прыгал «в козла», не участвовал в «мала-кучах», которые затевались на переменах. То, что он вскочил на стол, произвело впечатление, хотя это получилось у него совершенно непроизвольно,

— А что такое?..

— Сейчас перемена!..

— Почему — комсомольцам?..

Но какие-то доли секунды были выиграны.

— Комсомольская летучка! — кричал Клим, размахивая руками.— Кто не считает себя комсомольцем — пусть мотает во двор! Открой дверь, Гольцман!

— Тише, ребята,— поддержал его густым баском рассудительный Ипатов.— Дайте человеку сказать слово!

Наконец установилась тишина. Некомсомольцев было двое: Мамыкин и Турбинин. Однако даже они остались.

Хотя первый раунд Бугров выиграл, он сомневался в успехе. Но поражение равносильно смерти! В каждом его слове звучало неподдельное отчаяние. Он кинулся в бой.

— Вчера... Кто слышал радио? Вчера, в маленьком городке возле Нового Орлеана, в США, двадцать расистов поймали негра. Его звали Эрл. На него, наскочили, затолкали в машину и повезли за город. Ему, как и нам,— шестнадцать лет... Его развязали и сказали: «Беги!» Он побежал... Эрл не мог убежать — их было двадцать, а он один, и до этого его сильно били сапогами в живот и рукоятками пистолетов по голове... Каждый из двадцати стрелял в Эрла, как в дикого зверя, а потом его подвесили за ноги к дереву и под ним развели костер...

Никто еще не понял, куда он клонит.

— За что же его так? — спросил Лапочкин.

— Э, дура, он же негр! —сказал Красноперок.

— Вот фашисты!..—крикнул Мамыкин и трахнул по парте кулаком.—Гады!.. Их не арестовали? Их же всех перевешать надо!

Но главный удар Клим приберег к самому концу.

— Не знаю,— сказал он тихо,— может быть, я вычислил неправильно... Это произошло как раз когда , мы ломали дурака на Собачьем бугре...

Ему хотелось сказать еще многое: о том, как позорно вели они себя в тот день, о том, что ТЭЦ — это очень важно. Чем больше таких ТЭЦ — тем сильнее государство, а судьба мировой революции и всех негров на свете зависит от того, какой сильной будет наша страна, и еще многое другое. Но он ничего этого не сказал, потому что ребята молчали, и Боря Лапочкин смотрел на него так ожидающе и доверчиво, и Красноперов, самолюбиво закусив губу, склонился над партой, и его красивое лицо было растерянным и хмурым, и даже Слайковский не осмелился ляпнуть какую-нибудь бесшабашную остроту. Именно теперь Клим вдруг почувствовал, что он — комсорг, и это его комсомольцы, его товарищи, и что сейчас он может все испортить, повторив то, что каждый из них знает не хуже, чем он сам.

И он сказал просто, без всякого перехода:

— Если мы , настоящие комсомольцы — сегодня после уроков мы пойдем на Собачий бугор и сделаем то, что не успели вчера..

— Завтра по физике контрольная,— негромко возразил Михеев.

Как раз этого-то и боялся Клим. Начнут откладывать...

— А ты что, за медаль боишься? — вдруг резко спросил Игорь Турбинин, которого Клим расценивал до того лишь как потенциального противника.

Кто-то все-таки поддержал Михеева:

— В воскресенье лучше... Куда он денется, Собачий бугор!

— Нет,— сказал Клим, чувствуя, что теперь инициатива в его руках.—Сегодня. И без директора. С нами пойдут комсомольцы всей школы.

10

Сладковатая вонь висела над свалкой. Клим и Мишка одиноко бродили по пустырю. Собачий бугор раскинулся перед ними как поле грядущего сражения.

— Уже три,— сказал Клим.— Где наши? Где девятые классы? Где восьмые? Где все?

Он ударил ржавым стержнем да рельсу. Рельс тревожно загудел.

Первым на дороге показался Лешка Мамыкин. Потом — Красноперов и Лихачев. Вскоре на пустыре собрался весь класс. Последним пришел Игорь Турбинин. Он явился как будто лишь для того, чтобы полюбоваться провалом затеи Клима. Конечно, Клим теперь мог напомнить ему о том разговоре, но он этого не сделал, потому что помнил благородное молчание Игоря на воскреснике. Наоборот, Игорь сам подошел к нему и сказал:

— Поздравляю. И, помедлив, добавил, не удержавшись от косенькой улыбки:

— А насчет негра ты неплохо придумал.

Клим так и не понял: смеется или одобряет?

Наконец на Собачий бугор притопал. Гена Емельянов и с ним еще один паренек из девятого — Костя Еремин, тихий и настороженный, как кролик. Они притащили с собой носилки.

— «Одинокая гармонь» пришла! — приветствовал Клим их издали.

— Нас двое,— очень серьезно объяснил Гена.— Мы носилки искали.