Кто эта женщина?

– Оттуда, девочка моя… Откуда же еще? И мамочку мою успели вывезти. А сестренка там осталась. Прямо в нашей комнате – у мамочки уже сил не было ее похоронить. До конца дней ее это мучило.

Внезапно оборвав себя, Людмила Васильевна сделала испуганные глаза: светло-голубые, они показались совсем белыми.

– Ой, что это я вам ужасы на ночь глядя? У вас и своих переживаний хватает…

Кира махнула рукой:

– Да какие там переживания! Деньги посеяла…

– Да что вы?!

– Но с вами же я расплатилась?

– Да! Со мной полностью. Я еще хотела вернуть, когда вы…

Она замялась, потом заметила, как Кира зевнула, прижав к лицу ладони, сложенные «лодочкой», и опять затараторила высоким, немного неестественным голосом:

– Спать-спать! Сладких снов вам, милая.

«Я – милая», – лениво повторила Кира, вытягиваясь в постели. Если б она увидела себя со стороны, то удивилась бы тому, что можно уснуть с улыбкой. И еще наверняка подумала бы: «Вот абсолютно счастливая девушка!»

В этот момент Кира уже забыла свое недоумение по поводу отсутствия дорожной сумки, главное – в шкафу еще было полно вещей, явно принадлежавших ей. Зародившееся было подозрение, что сумку стащила Людмила Васильевна, возмутило ее: «Блокадница?! Да никогда!» Решив, что сумка тоже угодила в провал памяти следом за кошельком и телефоном и нечего сваливать вину на хороших людей, Кира спокойно уснула.

А утром ее разбудили незнакомые голоса. Не открывая глаз, Кира долго лежала, пытаясь разобрать, о чем мужчина и женщина беседуют с Людмилой Васильевной. Их реплики звучали невнятно, и только высокий голос хозяйки прорывался отдельными фразами:

– …как будто утром виделись!

– Нет, что вы…

– …раньше таких странностей…

– Ну, о чем вы говорите!

Разрозненные слова не складывались в нечто цельное, уловить общий смысл разговора не удавалось, и Кира перестала вслушиваться. Монотонный гул беседы звучал, как жужжание пчел…

Видимо, Кира снова задремала – ей увиделся солнечный луг, по которому бегала рыжая собака. Они общались с ней на одном языке, но не собака пользовалась словами, а Кира заливисто лаяла.

«Почему я гавкаю?» – от удивления она снова очнулась и поняла, что прошли какие-то минуты: разговор еще не окончился.

Уставившись в набухший трещинами потолок, Кира изо всех сил пыталась удержать ускользающий сон: «Ржавчик, это ты ко мне приходил?!» Только что привидевшийся ей пес был таким же рыжим, как тот – первым заставивший ее плакать от боли. И все же Кире казалось, будто оттенок солнечной шерсти был другим… И ободок вокруг глаз… Этот пес не умер. Ему было весело, он вовсю радовался жизни! И она вместе с ним – иначе не залаяла бы во сне.

– Я не позволю тебе умереть! – неожиданно вырвалось у нее, и Кира сама удивилась этим словам. Кому она обещала это? Сновидению?

Она попыталась вскочить, но острая боль в колене пригвоздила к постели. Откинув одеяло, Кира уставилась на бинт: он был совсем свежим, а посередине темнело подсохшее пятнышко крови.

– Вот черт! – ахнула она. – Как меня угораздило?

В мыслях проскользнуло: мертвый кротик… рыжий пес… руль велосипеда, вырвавшийся из рук… Ничего другого вспомнить не удалось, но Кира и не стала пытаться. Ей было больно и так одиноко, что захотелось немедленно вернуться домой… Глупо было так сразу скисать и сдаваться, но уже суеверно подумалось: даже в приморском раю жизнь, начавшаяся с боли, не принесет счастья…

Чем заняться дома, сейчас решать не хотелось… Она помнила главное: со Станиславом они расстались, и ощущение свободы ее будоражило, как если б ей кто-то внезапно признался в любви. Впрочем, таковых Кира не могла припомнить. Даже в школе никто не подкладывал ей в портфель записочек, потому что тогда она была долговязой и слишком худой. С мальчишками чаще играла в футбол, чем бегала на танцы, и, наверное, им не удавалось разглядеть в ней девочку. Лучше было и оставаться такой, тогда Станислав не посмел бы вытирать о нее ноги… Почему ей так хотелось во всем ему угождать? Разве любила она его, если теперь нарадоваться не может, что от него избавилась?

Голоса во дворе затихли, и Кира села на кровати. Скоро она услышит совсем другой голос, любимый – мамин. В Подмосковье сейчас не так жарко, как здесь. Хорошо… Неужели ей действительно хотелось поселиться у моря? Зачем? Оно тревожное. Здесь невозможно обрести покой, который окутывал на берегу маленькой, родной Учи…

«Вернусь и посижу на ее бережку», – Кира вскочила, заторопилась, натягивая сарафан. Обнаружив бутылочку яблочного сока, который предпочитала всем другим, с жадностью выпила ее, закусывая печеньем, похоже, открытым далеко не вчера. В сумке Кира наткнулась на чужой телефон и удивилась: «Откуда?!» Попыталась вспомнить и не смогла. Оставила его на столике, рассудив, что это хозяйка случайно перепутала сумки. И решив, что такого завтрака вполне достаточно, осторожно наступая на больную ногу, выбралась из дома.