Бен-Цви считал выводы о происхождении феллахов плодом своих личных изысканий и был явно уязвлен тем, что Бен-Гурион «присвоил» его материалы. Поэтому он вернулся к этой важной теме в отдельной брошюре, изданной в 1929 году, на этот раз только под его именем и на иврите[343]
. Эта брошюра не слишком отличалась от главы, вошедшей десятилетием ранее в совместную книгу двух сионистских лидеров. Тем не менее в ней появились некоторые добавления и наметились новые акценты. На этот раз будущий президент Израиля включил в текст более подробный социальный и классовый анализ исторических различий между образованными иудейскими элитами и простыми крестьянами, невзирая на многочисленные потрясения оставшимися на своей земле.Автор отметил факт принудительного крещения крестьян в период, предшествующий арабскому завоеванию, как еще одно оправдание происшедшего затем массового перехода в ислам. В этой брошюре евреев побудила принять религию завоевателей не только налоговая выгода, но и угроза потерять свои земли.
Ясно видно, что в 1929 году голос Бен-Цви стал более сдержанным: «Разумеется, нельзя утверждать, что все без исключения феллахи являются потомками древних иудеев. Речь идет о большинстве или о ядре общины»[344]
. По его мнению, в Иудею прибыло много эмигрантов из самых разных мест, в результате чего местное население стало смешанным. Тем не менее сохранившиеся в языке архаизмы, топонимы, правовые нормы, народные празднества, такие как «Наби Муса», и другие культурные практики почти не оставляют сомнения в том, что «подавляющее большинство феллахов происходит не от арабских завоевателей, а от еврейских феллахов, составлявших основную часть населения страны в канун мусульманского вторжения»[345].Арабский бунт и кровавая резня в Хевроне, происшедшие ровно в тот год, когда Ицхак Бен-Цви издал свою брошюру, а также широкомасштабное палестинское восстание 1936 года привели к полнейшему разочарованию в сионистской ассимиляционной идее. Подъем местного национализма продемонстрировал интеллектуалам-поселенцам, что их этноцентрические «нежности» бесперспективны. «Инклюзивная» концепция, на какое-то время захватившая сионистское движение, исходила из того, что можно с легкостью поглотить «отсталую и примитивную» восточную культуру. Пробуждение от ориенталистских грез пришло с первыми же актами вооруженного сопротивления, оказанного носителями этой культуры. В самом деле, в этот самый момент «потомки иудейских крестьян» были вычеркнуты из еврейского национального сознания и начисто забыты. Современные палестинские феллахи быстро стали для «лицензированных агентов» национальной памяти арабскими эмигрантами, массово перебравшимися в XIX столетии в почти не заселенную Палестину.
Они продолжали стекаться сюда и в XX веке, привлеченные бурным ростом сионистской экономики, «притянувшей», согласно укоренившемуся мифу, много тысяч нееврейских рабочих рук.[346]
Весьма возможно, что Баер и Динур отодвинули начало «изгнания» к эпохе арабских завоеваний еще и для того, чтобы «должным», хотя и непрямым образом отреагировать на концепцию, выдвинутую несколькими годами раньше такими видными фигурами, как Белкинд, Бен-Гурион и Бен-Цви. Эта концепция, по общему (сионистскому) мнению, была проблематичной, создавала массу дыр в формировавшемся определении «древней нации» и, что не менее серьезно, оставляла «местным жителям» слишком много исторических прав. Поэтому необходимо было как можно быстрее похоронить это опасное «заблуждение» и снять его с национальной повестки дня.
С этого момента арабским завоевателям более не приписывалось обращение жителей Иудеи в мусульманство – отныне они просто изгоняли их со своих земель. Вымышленное изгнание VII века должно было стать альтернативой как ни на чем не основанному религиозному рассказу, связывающему «изгнание» с разрушением Второго храма, так и тезису, утверждавшему, что феллахи являются потомками жителей Иудеи. Датировка «изгнания» не имела значения – необходимо было сохранить драгоценное для национальной памяти представление о насильственном выселении с родной земли.
Согласно национальной мифологии, «изгнанники, беженцы или эмигранты» ушли в долгое и печальное странствие, скитались по морям и континентам, добрались до самых удаленных уголков мира и, в конце концов, с возникновением сионизма, развернулись на сто восемьдесят градусов и стали массами возвращаться на свою осиротевшую родину. Эта родина, таким образом, никогда не принадлежала арабским «завоевателям»; отсюда и пресловутое еврейское право на «землю без народа», предназначенную «народу без земли».