Кто я для себя

Из здания вокзала вышел человек в униформе. В одной руке у него был сигнальный жезл, в другой зажженный фонарь. Он поднял жезл, дунул в свисток, замахал фонарем. Февральское солнце с усилием, словно кесаревым сеченим, медленно прорезалось над белградскими домами. Павле Гробольшек стоял перед вагоном только что поданного международного поезда, готовый поднять чемодан и ступить на первую ступеньку. Рядом с ним бесшумно проехал электрокар, нагруженный чемоданами. Проводники хлопали дверями. Один из них подошел к Павле и спросил, садится ли он.

— Нет, — ответил Павле, в последний момент решив не заходить в вагон. И пока он наклонялся за своим багажом, и пока состав — без него — дрогнув, медленно тронулся, было слышно как кто-то издалека, с другого конца вокзала, свистком, долгим и протяжным, разрывает промерзшее утро.

Над поездами, уезжающими вдаль @Перевод Елены Сагалович

Некоторые истории следует рассказать несколько раз.

Несколько раз — это сколько?

Зависит от критерия.

А часто ли это бывает? Или только иногда, в порядке исключения?

Кто бы знал… Все равно, истории случаются всегда, когда им самим этого хочется, и всегда одна помимо другой.

Так зачем же тогда их рассказывать вместе и снова? Потому что они каким-то немыслимым образом идентичны, но, опять-таки, неповторимы. Случаются, изменяются или губят тех, кто в них оказался, не по своей воле, а люди потом передают их дальше, знаете ведь, каковы люди: единственное, что их привлекает больше, чем разговоры о себе и только о себе, — это рассказы о несчастье других.

Никогда не перебивайте того, кто вас хвалит, сказал далай-лама. Если придерживаться этого принципа, то у упомянутых историй есть одна общая причина. Наверное, те, кто в них оказался (вошел и оказался!), однажды, когда-то — они, возможно, уже и забыли, когда это было, — перебили того, кто их хвалил, и им прилетело обратно, многократно и шиворот-навыворот.

Ха, скажете вы, у этого, пожалуй, не все дома, выдумывает тут всякую ерунду, валит все в одну кучу, Бога и Эйнштейна, Тибет и Квартал 21 в Новом Белграде… Но нет, господа, одно с другим связано, я вам говорю.

Если не верите, попробуйте не послушаться далай-ламу, посмейте прервать того, кто вас хвалит. Вы готовы к такому непослушанию? Мой вам совет — не играйте в черные игры. Не надо читать античные трагедии, чтобы знать, что всякая провинность рано или поздно будет наказана, и что, сколько веревочке ни виться…

И нет тут никакого вымысла. Первую из этих идентичных, но отличающихся друг от друга историй мне рассказал мой друг Есен,[45] вопреки немного тоскливому имени, человек исключительной доброты и здравомыслия. История такая.

Однажды в воскресенье, во второй половине дня, откуда ни возьмись, позвонил ему некий Велибор, друг детства. Есен его насилу припомнил. Этот друг, по прозвищу Джуле, настоятельно попросил Есена о встрече, мол, ему надо что-то рассказать. Почему именно ему, Есену? Они не были такими уж закадычными друзьями, правда, выросли вместе в атмосфере новобелградского сплина, ходили в одну школу, но учились в разных классах, а в гимназии им даже нравилась одна девушка, позже она станет женой моего друга. Звонок от Джуле застал его как раз в тот момент, когда он оправлялся от развода, а развод — это именно из тех идентичных, но всегда разных историй.

Это, однако, пока Новый Белград растет под ясной утренней звездой,[46] не та история. Вернемся к нашим ангелам. Короче, мой друг соглашается встретиться с этим Велибором, товарищем юности, так, для порядка, чтобы не отказывать человеку, а тот впоследствии признался в разговоре, что наткнулся на него случайно. После ста лет отсутствия в Квартале 21, вернувшись в свою историю, да, в ту самую, которую следует рассказать несколько раз, он нашел старый телефонный справочник и начал набирать номера соседей-ровесников, просто узнать, кто еще на старом месте. Мой друг, одержимый числом одиннадцать, оказался, — вот же совпадение, — одиннадцатым из тех, на кого Джуле наткнулся; над этим навязчивым неврозом и над этим некомическим случаем и многомудрый далай-лама, устами которого глаголют все ламы поту- и посюстороннего мира, глубоко бы задумался.

Встретились они на ужине. Джуле представил моему другу свою новую, третью, жену, англичанку, санитарку из больницы «Кобхем Коммьюнити», бывшую вегетарианку, вышедшую на пенсию певицу какой-то третьеразрядной панк-группы. Она помалкивала и наслаждалась белыми свиными сардельками. В конце вечера сообщила, что никогда в своей островной жизни не ела столько мяса и такого вкусного. Секс не упоминала.