Кто я такой, чтоб не пить

Они пьют. Я чищу и подношу.

Через два часа – гора шелухи и пять пустых бутылок.

Этот берет очки для чтения.

– Чего хотел?

– Деньги на строительство жилого дома.

Кнопку нажал.

– Клава! Найди ему пятьсот пятьдесят тысяч.

Она ушла.

Пришла.

Дает бумажку.

Я только в Херсоне и рассмотрел ее – шестьсот шестьдесят тысяч.

А вот и дом. Слева. Мы как раз проезжаем…

«Он присылал ей письма…»

Он присылал ей письма.

Он часто уезжал.

Он все время в разъездах.

Письма с разных концов страны.

Мой друг Чиж.

Он рассылал друзьям.

Они пересылали ей.

Они жили счастливо.

Пока он не умер.

И умер, кстати, на руках любящей семьи.

А письма, к сожалению, приходят.

«Посмотрела на часы…»

Посмотрела на часы:

– Ой! Уже десять. Что скажет мама?

И тут же успокоилась.

Через час опять случайно посмотрела:

– Ой! Уже одиннадцать, что скажет папа?

И успокоилась…

Как только ее взгляд падал на часы:

– Ой! Уже шесть! Что скажут на работе?

Крики повторялись каждый час. Потом она забылась легким, праздничным, дачным сном.

«Они лежали…»

Они лежали.

Вдруг звякнул звонок.

– Муж!

Они вскочили, стали лихорадочно одеваться.

Он, полуодетый, выглянул на лестничную площадку с носком в руке.

Никого.

Он облегченно обернулся.

В комнате стоял такой же полуодетый мужчина с носком в руке.

Двое с носками в руках.

Тот приехал ночью домой.

Хотел незаметно войти.

Этот хотел незаметно выйти.

20 лет прошло.

Ужас в его сердце до сих пор.

«Мама! Сижу пост ГАИ…»

«Мама! Сижу пост ГАИ, тридцать девятый километр Оскоярве. Телеграфируй пять пятьсот. Машину угнали. Все здоровы. Целуем, Миша, Витя, лейтенант Васильев».

«Я стоял посредине пустыря…»

Я стоял посредине пустыря в Ульянке и рассматривал закат, и вдруг осторожно постучали в спину:

– Разрешите пройти!

– Пожалуйста, – я отодвинулся, и он прошел, с трудом сохраняя вертикальное положение.

«Господи! А мы-то все, оказывается, из воды…»

Господи! А мы-то все, оказывается, из воды…

И даже наш Президент.

И даже олигархи.

И даже железнодорожники.

И даже генералы.

И даже депутаты.

И когда одно ведро воды кричит на другое:

– Ты не та вода! Ты живи среди своих!

– У нас вода другая!

– Понаехало чужое Н₂О…

А если вода из нас выйдет, останется 20 кг сухих костей, которым все равно, где валяться и кто на них будет валяться после нас.

Маленькие домашние

Песик японский пекинес умер от инфаркта, когда перед ним внезапно открыли зонт.

Он увидел мир в черном цвете.

* * *

Купили попугая.

А в доме была кошка Санта-Барбара.

Персидская, очень добрая и спокойная.

Попугай скончался в клетке.

Она лежала наверху.

Он внутри скончался от инфаркта.

* * *

Другой попугай стучал клювом в зеркало, кричал: «Программа «Время» – и хохотал: – Ха-ха!»

Скончался от инфаркта.

* * *

Наша кошка Фелиция, преданная, но мрачная красавица, принесла Наташе в постель половину мышки.

Я думаю, лучшую половину.

Она очень любит Наташу.

И не могла понять, отчего шум, гам, беготня.

Она шептала:

– Позвольте! Извините. Неужели после колбас, сосисок вам не хочется чего-то свеженького? Это деликатес.

Все кричали:

– Забери! Унеси!

– Ох, – вздохнула Фелиция. – И как их понять, если они сами себя не понимают. Не хотите есть свежую, можете отварить.

– Убери немедленно, гадкая тварь!

– Да уберу, уберу! – говорила Фелиция. – Лично я предпочитаю живую дичь. Это еда аристократов. Это во-вторых. А во-первых, ты ее поймай! Подежурь с мое, погоняй по дому, а потом ори. Ничего не видела отвратительней хозяина в очках с соленым огурцом во рту.

Отойди. Дай пройти.

Дикари!

* * *

Можно ненавидеть друг друга. Можно входить в метро, не глядя друг на друга. Можно ехать в вагоне, уткнувшись в журнал.

Но стоит запищать десяточку голосков в корзинке у девушки.

Стоит заглянуть туда…

А там, прикрытые сеточкой, копошатся желтенькие, как солнышко, цыплятки.

И все перестанут думать о себе.

И все скажут: «Цып-цып-цып!»

И просветлеют.

И никто не спросит, куда их везут, чтоб тактично не испортить себе настроение.

* * *

У меня живет паук по имени Исаак.

Работяга.

Поставишь ведро – тут же привяжет к умывальнику. Письменный стол – к трубе.

Сковородку – к газовой духовке.

Меня привязывает к стулу и письменному столу: «Сиди, пиши, чего ты носишься!..»

Исаак… Хозяин!

Тишка-Тихон-Тишка

Огромный черный грязный одесский кот.

И Фелиция – москвичка с белым носиком, белыми лапками, чистенькое, ароматное создание.

Ее берут в Одессу на лето.

Тихон – местный бабник.

Кот со стальными нервами.

Даже присутствие чужого рыжего кота Аркадия его не волнует.

Он влюблен в холодильник.

Он трется возле него.

Он нежно мяучит:

– Давай заглянем… На секундочку… Мы не будем ничего оттуда брать. Мы просто откроем, заглянем и закроем. Я забыл, что там. Я, кажется, туда что-то положил вчера. Кажется, сосиску Да. Точно. Вспомнил. Я положил сосиску. Такую розовую. Приятную Да. Точно. Мы сейчас откроем. Глянем – есть ли она там, и тут же закроем. Мр-р-р… А-а-а… Ну кто здесь хозяйка? Наталья Валерьевна, на одну минутку… Кто там рычит? Фелиция? Не обращайте на нее внимания.