Кто я такой, чтоб не пить

Когда-то они пробегали по две-три хорошего размера и упитанности.

Не появляются.

Сижу там же. Смотрю туда же.

Терпения не теряю. Жду. Думаю о жизни.

Мыслей нет.

Думаю о смерти.

Никого.

О войнах между людьми.

Проскочила. Маленькая, банальная: «Как только кто-то говорит: «Это моё», так начинается».

Еще одна проскочила: «Просто грабят».

Еще одна пронеслась: «Всегда всё просто. Пьют, насилуют, убивают. Придумали врага, придумали друга и получают удовольствие с риском для жизни».

Еще одна проскочила: «Как всё просто. А как всё представлено!.. А просто получают удовольствие от войны».

Еще одна маленькая метнулась: «Кто-то на этом же крупно зарабатывает. Даже если не деньги…»

Не бог весть какая мысль.

Но кто-то крупно обогащается.

Как всегда, на святом, как всегда.

Эти воюют, потому что эта земля была в двадцатом ихней.

А другие воюют, потому что она в девятнадцатом веке была ихней.

А в восемнадцатом – не ихней.

А в семнадцатом – ихней.

Но в шестнадцатом – нет.

Дошли до пятнадцатого и начали врать:

– Мы – коренные. Вы – оккупанты.

– Нет, мы – коренные, вы – оккупанты.

Каждый был коренным, и каждый был оккупантом. Кто сегодня коренной, выяснится только на войне. Убитых много, а прояснения нет.

Еще надо пару тысяч прибить.

Должно выясниться.

Страдает мирное население, которое и воюет.

Это же надо, с какой радостью ввязались.

– На чьей территории идет война?

– На нашей.

– Но она была нашей.

– Вот тогда и надо было воевать.

– Ничего, мы сейчас повоюем.

Воевать никогда не поздно.

Разошлись. Начали.

– Победа будет за нами.

– Ни хрена.

– Будет-будет.

– Ни хрена, ни хрена.

– Та-та-та-та-та-та.

– За что папу? Папу за что? Отомстим. Сынок, отплати.

– Отплачу, папаня.

Отплатил. Теперь избегает людных мест.

Еле-еле проползла очень старая мысль: «Почему всё так тупо?»

А с другой стороны, как быть, если тебя оскорбляют?

Упорно и долго.

Бить или не бить?

У кого-то не выдерживают нервы, и мы возвращаемся к мысли о выяснении кто коренной.

А тут еще древние напутали.

Мотались с места на место вслед за скотами впереди ледников.

Кто же тут жил?

Не верю, чтоб люди в Москве искренне бились за Шикотан, как когда-то «Руки прочь от Зимбабве!» или Никарагуа.

«Отдали им нашу Германию. Отдали им нашу Польшу. Теперь отдадим им наш Шикотан?»

Кто же это может столько заглотнуть?

Лежу, вцепившись в одну шестую часть земного шара: «Моё!»

Да продай ты подороже, ты ж вон вещи из дома продаешь, когда жратвы нет, а когда выпить хочешь – рубаху снимешь.

Что ты мне рассказываешь, какой ты патриот.

Бандитов в квартиру жить пускаешь, когда выпить нечего.

Что тебе те острова?

Договорись конкретно, возьми, что тебе надо, и отдавай их.

Всю жизнь в империи жил.

Всю жизнь из столицы колбасу возил.

Всю жизнь гнулся перед начальниками.

Опять они полезли на шею.

«Голодай, а не отдавай!»

Ни нефть, ни лес, ни пустынные острова.

«Родину распродают!»

Да! Родину мертвецов.

Хорошо, кто-то бородатый просчитывает, на чем капитал поиметь можно.

Опять простенькая мысль, шустрая:

«А девушки все деловые.

А мальчики все деловые.

А женщины все деловые.

А дикторши все взбудоражены.

Хотя, говорят они, кое-где хорошо, но всем плохо.

Хотя кому-то, к сожалению, хорошо».

А мысль опять простая: «Если движемся, это чувствуется по желудку».

Если движемся.

А мы всем миром порешили двигаться, вырваться, наконец, из пункта А и прибыть, наконец, в пункт Б, где легче со жратвой и одеждой.

И если мы движемся и кончаются запасы, так что же: останавливаться, или назад поворачивать, или вперед идти?

Каждый гусь знает – вперед.

До места лететь надо.

Не поворачивают гуси и рыбы.

Вперед. Сзади мы своих мертвецов похоронили.

Живые хотят вперед.

Для детей, для женщин, для матерей, которые светлого дня не видели, для рабочих, для крестьян, для больных и здоровых – надо вперед идти.

Тем более что мы все знаем куда.

Тем более что там уже много людей живет.

Правда о себе

Как узнать правду о себе? У кого?

Спросить у тех, кто тебя любит? Они разве скажут правду о тебе?

Они же тебя любят.

Значит, надо искать тех, кто тебя не любит.

Да что же их искать?

Их полно.

И что они тебе скажут? Разве это будет правда о тебе?

Они же тебя не любят.

Значит, те, кто любит, не скажут правды о тебе и те, кто не любит, не скажут правды о тебе.

Остались те, кто не знает.

А что они вообще могут сказать?

Как их можно спрашивать?

Они же тебя не знают.

Как же узнать правду о себе?

А как жить, не зная правды о себе?

А как все живут?

Каждый так и живет, не зная правды о себе. И умирает от другого.

Что удивительно – умный…

Все время слышишь: мы тут разговаривали с этим певцом, и, что удивительно, – умный парень.

Оказывается, чтобы это узнать, нужно, чтобы он перестал петь хоть на минуту.

Зачем же он поет, вызывая у всех уверенность, что он дурак?

Сорок лет – и ни одного умного слова со сцены. Только дома.

Это ж надо попасть к нему домой.

А кто ж попадет, не зная, что он умный? Кто захочет рисковать?

Удивительно, почему не хотят говорить с дураками?

Но они же должны с кем-то говорить?

Его скорее выберут в губернаторы, чем пригласят в гости. Представьте, зашел губернатор или премьер.

– Мы вот тут газ проводим.