— Спасибо за неожиданное пожелание, — поблагодарил гость ни с того, ни с сего. — Хотя оно и несбыточное, а всё равно приятно, что в массе равнодушных людей вокруг есть хотя бы один, кто считает тебя невиновным. — Вот этого я не говорил. — Скажите, если не секрет, вы это надумали спонтанно или осмысленно? — Ему, видите ли, нужно зрить в корень. А если его нет? Взрослому дяде надо объяснять, что на Новый год принято желать самого наилучшего, чего очень хочется, и неважно, сбудется оно или нет. Что он думает, что я судья апелляционного суда и могу дать ему настоящую реабилитацию? Достаточно и того, что мне приятно обещать, а ему приятно слышать.
— Скорее интуитивно, — выворачиваюсь, как могу. — Вы не похожи на врага народа, не тянете. — Хотел добавить, что не тянет и на конюха, но промолчал, чтобы подчистую не нейтрализовать новогоднее пожелание. — Знаете, — развиваю интеллигентски гибкую и ко всему приспосабливающуюся мыслишку, — я верю только в любовь с первого взгляда. — У Горюна и усы обвисли ниже подбородка: неужели, думает, наверное, нарвался на гомика. — Когда она, — продолжаю лепить то, о чём и не думал, — насильно вымучена после долгих встреч и уступок, ей долго не жить — расползётся по швам, склеенным обманом. Так и с друзьями: я верю больше всего первому впечатлению от человека, и оно меня никогда не обманывало, — это я, конечно, для красивой завершённости мысли подзагнул: в институте я верил преподавателям ещё даже до первой встречи, а они очень часто не оправдывали моего наивного доверия. — Вы мне, — продолжаю объяснять ему и себе, почему мне вдруг втемяшилось именно такое новогоднее пожелание, — симпатичны с первой встречи. Наверное, ваша аура настроена на ту же частоту, что и моя, и будь вы враг-развраг, а для меня — близкий по духу человек. — Тут я малость зарулил в тупик, надо сдавать назад и выворачивать. — Но я-то не враг никому, я это точно знаю, как же мне думать о вас по-иному? По равнодушию произошла судебная ошибка, и пора её исправить. Я, во всяком случае, готов за вас поручиться.
А враг — не враг, друг — не друг всё играл стаканом со слабо пузырящимся вином, слушая сентиментальный бред самовольного поручителя, а когда я кончил путаться в мыслях, насмешливо взглянул на недоумка-недоросля, усмехнулся горько и поблагодарил:
— Спасибо на добром слове, — и предлагает: — Выпьем за нашу общую ауру. — Наконец-то наши дороги пересеклись, и мы встретились. — Интересно, — спрашивает без закуся, — кем вы меня представляете до судебной ошибки.
Естественно, тем, кем хотел бы быть сам.
— Большим военачальником, полковником или генералом авиации, — леплю, не задумываясь, и вижу, как я в генеральских штанах с красными лампасами, золотых погонах со сверкающей звездой и лакированных сапогах со шпорами на лихом белоснежном скакуне сажусь в истребитель… нет, со скакуна придётся слезть, с ним в самолёт не влезешь, а жаль! …и вихрем взмываю в воздух под расступающиеся облака, оставляя позади себя белую реактивную струю… чёрт, тогда не было ещё реактивных самолётов …оставляя позади себя рёв мощного двигателя и делая разные там бочки, кочки, головокружительные виражи, пируэты, мёртвые петли и штопоры так, что внизу все ахают и замирают от страха, а напоследок проношусь на бреющем, отдаю честь, сажусь, глушу мотор, одним движением выпрыгиваю из кабины, счищаю с зеркального сапога малюсенькую грязинку белоснежным платочком и, естественно, комкаю его и выбрасываю в сторону. Мне не жаль, у меня их сотни, и все с кружевными каёмками и памятными инициалами, подарены сами знаете кем. Да, так вот, привёл себя в порядок, улыбнулся открытой улыбкой, обнажив два рядя золотых зубов, а не металлических, как у Горюна, и тут вижу, ко мне направляются двое, в одинаковых чёрных кожаных плащах и шляпах.
— Ошибаетесь, — хорошо, что Горюн перебил, а то меня непременно бы сцапали по ошибке, — ваш покорный слуга всего-навсего был профессором социологии. — А мне бы всего-навсего докарабкаться до техрука! — Только успел защитить с успехом докторскую диссертацию, получить кафедру, как пришлось менять и профессию, и место жительства, и образ жизни. Вы знаете, что такое социология?
Я, как мог, напряг серое вещество, разжиженное вином:
— Судя по коренным словам, что-то из наук об обществе или обществах?
— Да, вы правы, — удовлетворённо подтвердил профессор неведомых наук, — наиинтереснейшее и наиувлекательнейшее учение об общих закономерностях развития любого общества. — Он, разволновавшись и забыв о приличиях, налил себе пол-чеплашечки шампанского и выдул в один приём, как обычный алкаш водку. — Товарищ Сталин, не мудрствуя лукаво, взял да и отменил древнейшее учение как буржуазное и не соответствующее духу советского времени и ввёл ему на замену одиозный исторический материализм, творение псевдоноваторов Маркса и Энгельса. Творчески развитое им самим, как считал вождь и все вокруг, новое учение объясняет исторический процесс прогрессивного развития общества к коммунизму с убогих классово-идеологических позиций. Вы, конечно, учили истмат?