Кто ищет, тот всегда найдёт

Брусничный квас оказался нестерпимо холодным, со льдинками, и я всерьёз побоялся прихватить ангину или ещё какую холеру, но пил и пил, выдул аж две небольшие кружки, даже без сгущёнки, чувствуя с каждым глотком, как проясняются затуманенные спиртом мозги.

— Кушать будете? — поинтересовалась настоящая хозяйка — как ещё назвать после такого кваса? — с улыбкой наблюдая за нашим выздоровлением.

— А Дениска уже спит? — наконец-то вспомнил счастливый отец о том, для кого живёт.

— Умаялся за день, — совсем расцвела молодая мама, — заснул, не дождавшись, — и застенчиво стрельнула в меня заблестевшими глазами, приглашая порадоваться вместе. А я твёрдо решил: как только вернусь, сразу женюсь и тоже рожу сына. Надо только подумать, на ком. Ну, да это дело второе, за такого, как я, любая выскочит без раздумий, только мигни. Правда, дети ревут по ночам, не дают выспаться, а жена будет таскать по кинам каждый вечер и заставлять разуваться у входа. Может, немного повременить? Опять же, ещё дома нет. Придётся подождать до Ленинской.

— Ну, как? — переспрашивает, с надеждой насчёт жратвы, муж.

Не хочу я ихнего борща и рыбы с картошкой.

— Не хочу, — отказываюсь, — да и поздно уже. — Надоели они мне оба со своим вонючим домом и застойным благополучием. Страна в напряжении начала новую пятилетку, а они тут засели в глуши, отгородившись сопками, только и знают, что шибздиков строгать. Другие, вон, не имея ни жилья, ни приличных штанов, урабатываются в поисках месторождения…

— Я бы пельмешек сварила, — провоцирует косатая, сверкая ямочками. Нарочно дождалась, пока я откажусь от борща с картошкой, на пельменях хочет купить комиссию. Пельмешек мал-мала заглотить неплохо бы. У меня всегда так: не поторговавшись, откажусь, а потом жалею, но слово, что воробей: вылетит — чёрта с два поймаешь.

— Не хочу, — бурчу сердито, сглатывая пельменную слюну.

— Ну, тогда пойдём, покажу, как мы живём, а после провожу до конторы, — не отвязывается счастливый хозяин, по уши увязший в мещанстве. Как такому техрукство доверили да ещё взяли в передовую партию. В ней только таким как я, пролетариям, место.

Из кухни вступили в большую комнату, в которой вполне могли разместиться четыре койки общежития, ещё бы и место осталось для двух раскладушек, если кто придёт ненароком. И тут мой критический взгляд замер, пригвождённый к стеллажам во всю длинную стену и до самого потолка. А на них — книги, книги… почти сплошь, скоро и ставить некуда будет.

— Ух, ты! Вот это да! — забормотал я, обомлев от неожиданного книжного завала в туземной хижине, где только и делают, что детей, да в промежутках жрут пельмени. — Ты что, все их прочёл?

Довольный произведённым эффектом Алексей расхохотался.

— Нет, конечно. Книги собирают про запас, на будущее. — Он взял с полки толстенную и широченную в твёрдом синем переплёте с золотой надписью вязью: «Эрмитаж». За все пять лет учёбы я в Эрмитаже был всего раз, да и то, если бы знал, что на мокрые и грязные ботинки — дело было зимой — заставляют напялить белые тряпочные бахилы, ни за что бы не пошёл.

— Во! — удивляюсь. — У тебя и альбомы с картинами есть? — Меня в Эрмитаже картины не прельстили: их было так много, а я так старался побыстрее проскочить все залы, да ещё и подзадержаться в буфете, что разглядывать каждую было некогда. И вообще они выглядели все почти одинаковыми. Больше всего понравился Пётр, я даже отдал ему тайком, по-свойски, честь, как учили на военной кафедре. А ещё статуи, особенно женские. Но толком и их не разглядел, опасаясь, что окружающие посетители подумают, что я не видел женских прелестей в натуре. В общем, в Эрмитаже я был, и не чета Алёшке, у которого только картинки.