Кто ищет, тот всегда найдёт

— Весной, когда немцев придавили, я с грехом пополам, отвлекаясь на военные игры, рыбалку и тайгу, окончил семилетку и враз почувствовал себя взрослым. Начал втихую покуривать да подглядывать за девками. С месячишко удалось повыпендриваться, а в июне отца загребли в армию. В сентябре с японской пришла похоронка. Тогда-то и кончилось по-настоящему моё детство и юность разом. Надо было помогать матери растить сестрёнку и себя кормить-одевать. Задымить бы сейчас. Ты куришь?

— Нет, — застеснялся я своей убогости.

— Обойдёмся: не впервой, — Лёшка смачно сплюнул в урну. — Пошёл вместо отца на шахту, уголёк добывать. А там тогда — сплошь молодняк! Кто помладше, сам сдуру, как я, припёрся, а 16-17-летних мобилизовали. Поезда один за одним за границу катили, только успевай паровозы кормить. Шахты у нас плёвые, неглубокие, пласты короткие и маломощные, штреки и забои невысокие, на карачках приходится ползать, так что вся механизация — пенсионные лошади с вагонетками да мы, пацаны, с тачками, совковыми лопатами, железными листами и короткими кайлушками. Вечером, после смены, как чертенята из преисподней вылезали. Морды чёрные, в ушах и в носу угольные пробки, руки чёрные, чёрный воротник, одни глаза разные. Отцы-то ушли, а нормы свои нам, детям, оставили. А не сделаешь — продуктовых карточек шиш с маслом получишь.

Лёшка пёр по коридору, как по штреку, ничего не видя, ничего не слыша, так что встречные доходяги еле успевали увёртываться.

— Два с половиной годика отмантулил. Слава богу, в армию в 48-м подчистили. Служил?

— Нет, — отвечаю я привычно на анкетный вопрос.

— Ну и зря, — не одобрил бывший шахтёр. — В армии я точно узнал, что могу, а что не под силу, и где моё место в жизни, т. е., окончательно повзрослел, а главное, поумнел.

На нас, с грохотом утюживших коридор, уже начали сердито оборачиваться.

— Вернулся, осень и зиму пошабашил с друзьями на женьшене, кедровом орехе, рыбе, белке, соболе, а когда весной появился вербач и наплёл с три короба о здешних заработках, я легко согласился, пока не обомшивел. Сестрёнка-шустрёна успела вырасти и выскочить замуж, мать жила с ними, так что ничто не удерживало. С топором обращаться умел с малолетства, в бригаде поднаторел, стал столяром 5-го разряда, всегда везде нарасхват, а надоело. Хочется мир посмотреть, как другие живут, тянет в южные страны с тёплым морем и без зимы, страсть как хочется попить кокосового сока из свежего фрукта прямо с пальмы чтоб, говорят, холодный в жару и сладкий как сироп с газировкой. Неплохо и туземочку полуголую как следует прищемить.

Лёшка радостно засмеялся, как будто уже держал жаркое южное тело в холодных северных лапах.

— Решено бесповоротно, еду в Южноморск, устроюсь на морской фруктовоз…

— А возьмут?

— Столяра-то? Пятого разряда? Чо, им не нужны ящики с дырками? С руками и ногами! Слушай, мотнём на пару?

«А что?» — загорелся я заворожённо. — «Почему бы и нет?» — вспомнив увлекательные гриновские рассказы, в каждом из которых я был героем. И решительно ответил анкетным:

— Нет.

— Что так?

— Качки не выдерживаю.

На втором курсе мне посчастливилось разок сплавать на пароходике времён Екатерины Второй, отважившемся бесшабашно, по-русски, выйти в ветреную Балтику к одному из островков, чтобы дать нам отдышаться от затхлого городского воздуха, поесть ухи из купленной в магазине рыбы, побегать по скалам и поваляться на холодной траве. Пока товарищи пели под гитару и хохотали под аккомпанемент чаек, развлекая лихую команду из четырёх небритых гаврошей, я безотрывно смотрел за борт в зелёную воду на набегавшие волны со светлыми гребнями и кормил прозрачно-светлых медуз: туда — скудным студенческим завтраком, обратно — обильной ухой. С тех пор мне морские круизы разонравились.

— Бывает, — посочувствовал будущий фруктоядный морской волк. — Тогда гребём на свои баркасы.

Несмотря на то, что высшую математику я знаю на общую четвёрку и потому понимаю, как жизнь катится по синусоиде, но угадать, что будет — пик или канава, и изготовиться к ним не умею. Так было и четвёртого дня, по всем приметам катившего в яму. Слегка взбодрённый овсянкой и ободрённый удовлетворением Ангелины от моей быстро заживающей болячки, я принялся от безделья опять за поиски истины в разбегающихся мыслях местных теоретиков, и только-только собрал всю оставшуюся с позавчера желчь, как дверь в наш отлёжник медленно отворилась, и на пороге возникла какая-то чересчур скромная и незаметная деваха.

— Здравствуйте.

Скосив на неё один глаз, а вторым удерживая строчку в талмуде, я, будучи воспитанным интеллигентом, скупо буркнул:

— Здрасте, — и равнодушно присоединил первый зрак ко второму. Многие сомневаются, что разными глазами можно смотреть в разные стороны, но, думаю, им просто не приходилось списывать контрольные в школе.

— Я к … вам, — слышу рядом шёпотное смущённое обращение.

В досаде, что отрывают от захватывающего чтива, строго наставляю на нахалку оба зрачка — жалко, что нет пенсне, поверх него было бы эффектнее — и … как заору:

— Марья!!! — а потом совсем некстати: — Ты зачем здесь?