Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

- Как и всегда, - отвечаю, - никакой прибыли, одни убытки, - хлопаю себя по животу, и мы оба смеёмся, радуясь общению. – Да-а, - сообщаю как бы между прочим: - Материалы по участку передал, развязался, вот-вот бурить начнут.

- Поздравляю, - совсем светлеет лицом Радомир Викентьевич, - а вы говорите – убытки.

- Схожу к Кравчуку, - смущаюсь я, - и вернусь, хорошо?

- Жду с нетерпением, - отвечает он и принимается хлопотать у костра.

Кравчук рвёт и мечет, понося на чём свет стоит своих бичей и техников, а надо бы и себя в первую очередь. В этом сезоне они, расслабившись на прежних лаврах, изрядно подзапурхались: проваландались на рыбалке, пробузили на бормотушке и конопле, потеряли время на Детальном, в посёлок шастали не раз - вот и пожинают не те плоды. Пришлось оторвать от приятного занятия.

- Кончаешь? – спрашиваю, хорошо зная от парней, что и за неделю не управятся, если не нахимичат, на что передовики – мастаки.

- Не твоё собачье дело! – огрызается в сердцах. – Тебе-то что?

- Очень даже что, - отвечаю, - перевыполнишь план, дадут тебе талон на ботинки, а они большие размером, мне отдашь, - и улыбаюсь как самому близкому другу. А он:

- Ага, - ухмыляется зло, - держи карман шире! Найдётся кому отдать и без тебя. – Никакого уважения к товарищу! – Чего пришёл? – Лаконично объясняю, что на послезавтра забираю лошадей для вывоза Бугаёва, которого будет ждать машина. Дмитро насупилось, поёрзало зубьями, но нагадить не решилось, услышав о машине, согласилось и ушло в палатку, не желая разговаривать с настоящим передовиком, перехватившим знамя соцсоревнования.

У профессора вовсю бурлит кастрюлька, выдыхая умопомрачительные запахи рябчатины. Ради такого ужина можно и пострадать – умыться. Умолол две миски густого макаронного варева и ещё бы смог, да стыдно. Похоже, истощённый организм пошёл на поправку. Налопавшись, забрались ползком в одноместную брезентовую ярангу и тесно улеглись, отдуваясь, поверх спальных мешков. Самое время для доверительной беседы.

- Слышали? – начинает, как всегда, социолог.

- О чём?

- О Сталине?

- Чего о нём слышать-то? Он давно умер.

- Не скажите, - профессор пошевелился, укладывая голову поудобнее для долгого разговора. – Такие как он и после смерти живут, накрыв мрачной тенью всю деятельность созданной ими бюрократической партии, оболваненные рядовые члены которой на всю жизнь преданы вождю, а не идее, о которой ничего толком не знают, кроме, разве, одного: что она верная и непобедимая. – Он чуть помолчал и сообщил: - В посёлке говорят, что после долгого перерыва состоялся съезд компартии – девятнадцатый, неужели не слышали?

Отвечаю, нисколько не заинтересовавшись всесоюзным событием, только вспомнив, что так и не встал на комсомольский учёт:

- До нас слухи не дошли. Я и в посёлке, когда дважды был наскоком, ничего не слышал. А что?

Профессор поворачивается лицом ко мне, а я к нему, в темноте лиц не видно, только слышится дыхание, и мы становимся похожими на тайных заговорщиков.

- Я рад, - говорит главный, - что вы аполитичны. А случилось то, что я ждал всю жизнь и не надеялся услышать. – Я замер, жду продолжения. – На съезде со специальным докладом выступил новый генсек Хрущёв, бывший юродивым при дворе вождя и талантливо игравший роль рубахи-парня, этакого простака Ивана-дурачка. – Радомир Викентьевич усмехнулся. – Вот вам и современное продолжение русской народной сказки. Всех облапошил Никитка, и сам стал царём. Да ещё и не побоялся восстать против хотя и мёртвого, но живее всех живых благодетеля, обвинив лично его в массовых репрессиях и создании репрессивного государственного аппарата, подчинённого только вождю. Понятно, что после смерти пахана настала пора взвалить все грехи на безгласного и отмежеваться самим, не меньше его замаранным кровью миллионов безвинных. – Один из них глубоко и прерывисто вздохнул и продолжал: - Но Хрущёв пошёл ещё дальше и предложил – и его поддержали! – осудить культ личности, т.е., культ любого партийного вождя, и перейти к коллективной ответственности. Иванушка-то оказался не такой уж дурак: править будет он, а отвечать за все грехи – партбратство.

Меня, сытого и полусонного от сытости, все эти вожди, генсеки, съезды, культы и другая подобная шелупень абсолютно не щекотят, я ещё живу своим убогим внутренним миром.

- Вы думаете, что-нибудь изменится? – спрашиваю, чтобы поддержать заинтересованность затенённого оратора.

Он немного помолчал, обдумывая ответ, и решительно возразил: