Кто хоронит мертвецов

Три гроба лежали точно так же, как при его последнем посещении. Кости Генриха VIII и клочки ткани отчетливо виднелись среди обломков дерева и покореженных свинцовых креплений его разрушенной домовины.

Рядом — гораздо лучше сохранившийся гроб Джейн Сеймур, неровно притиснутый к стене, как если бы его поспешно отодвинули испуганные люди, тайно погребавшие убиенного короля.

Гроб несчастного Карла I лежал слева от его предшественников и снова был покрытый черным бархатом, который снимали для недавнего осмотра.

Декан сказал:

— Как видите, милорд, ничего не нарушено.

— Уберите покров, — приказал Джарвис.

Улыбка декана, преисполненная смиренной почтительности, дрогнула.

— Простите, милорд?

— Вы меня слышали.

Декан кивнул причетнику, который принялся оглядываться, ища место, куда поставить фонарь.

— Давай сюда, — буркнул декан и забрал фонарь из его руки.

Причетник прижал обе ладони по бокам к своей рясе, словно брезговал прикоснуться к пыльной, ветхой ткани. То был худой мужчина лет тридцати, с прямыми соломенными волосами и длинным костлявым лицом, во рту его теснились крупные неровные зубы. В отличие от декана, который, будучи седьмым сыном графа, вероятно, метил в епископы[21], причетник вышел из мирян самого заурядного происхождения и на многое не рассчитывал. С досадной медлительностью он принялся осторожно сворачивать бархатный покров, открывая свинцовый гроб Карла I, побелевший от времени.

В прошлый раз Джарвис настрого приказал, чтобы гроб не трогали: запаянная оболочка и свинцовый обруч, скреплявший ее, должны были в неприкосновенности дожидаться обследования, которое принц-регент желал провести лично. Теперь обруч распался, несходящиеся концы ясно показывали, откуда воры вырезали фрагмент с надписью «Король Карл, 1648». Вместо того чтобы отдирать припой, они попросту проделали большое квадратное отверстие в верхней части крышки — без особых затруднений, поскольку свинцовая оболочка была тонкой, а дерево под ней сильно прогнило.

— Фонарь, — протянул руку Джарвис.

Вытаращив глаза, декан застыл с отвисшей челюстью.

— Дайте мне фонарь, черт подери.

Декан очнулся и повиновался.

Джарвис поднял фонарь повыше, золотой свет пролился в дыру в крышке гроба. Показалась чашеобразная впадина размером с голову в зловонном, жирно поблескивающем тряпье. Лишь несколько темных прядок налипли на навощенный саван. Туловище резко заканчивалось обрубленной шеей.

— Боже милостивый, — прошептал декан, накрыв ладонью рот. — Голову короля украли.

Глава 14

Вторник, 23 марта

Сидя перед камином, Геро держала на руках сына и смотрела, как его крошечный кулачок сжимался и разжимался на ее обнаженной коже.

В тихие предрассветные часы, когда весь мир еще спал и слышались лишь шелест пепла в камине да причмокивание младенца у материнской груди, на нее нисходила удивительная благость. Улыбаясь, Геро вдыхала сладкий детский запах и позволяла радости этих святых минут течь сквозь себя. Она по-прежнему поражалась способности собственного тела питать малютку и ощущению единения с ним. Решение кормить своего ребенка возникло вовсе не из жертвенности — как полагал Джарвис — и не из умозрительных соображений, а из глубокой внутренней потребности. Кормление приносило ей удовольствие и трепетное осознание, сколь велика ее любовь к сыну и к мужчине, который его подарил.

Все годы затянувшегося девичества Геро укреплялась во мнении, что никогда не вступит в брак, никогда не унизится до абсолютно бесправного положения, на которое английские законы обрекали любую женщину, достаточно глупую, чтобы выйти замуж. Но даже тогда она хотела этого, хотела иметь своего ребенка.

Малыш поднял глаза и встретился с ней взглядом. Геро улыбнулась ему, а он улыбнулся в ответ — широко и беззубо, — из ротика по подбородку потекла струйка молока. В глазах вдруг защипало от слез. Да, великие радости жизни несут в себе великие печали. Ведь наслаждаясь заветными мгновениями, так горько понимать, что они преходящи и быстро уносятся в область воспоминаний.

Приглушенный стон привлек ее взгляд к постели, где спал Девлин. Его темная голова беспокойно ворочалась на подушке. Вчера вечером пуля чуть не забрала его, — при этой мысли Геро крепче прижала к себе теплое тельце сына. Прежде она бравировала своим бесстрашием и презирала тех женщин, кто с тревогой вглядывался в будущее. Но с большой любовью приходит и большой страх — страх потери. И в этот момент она узнала его леденящую хватку.

Пересилив панику, Геро устыдилась и ужаснулась своей слабости.

— Это все ты виноват, — прошептала она притихшему малышу. — Ты меня такой сделал.

Он оторвался от груди и снова расплылся в улыбке. Потом закрыл глазки.

Геро почувствовала, как маленькое тело расслабилось у нее на руках, и услышала, как дыхание сына стало легким и сонным. Он заснул, но она так и продолжала сидеть, легонько его баюкая и наслаждаясь каждым мгновением.

* * *