Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды

— Благодарю вас. — Марцетус вежливо благодарит и садится.

Он удобно устраивается на стуле и обводит взглядом всех присутствующих. Куфальту кажется, что на него он смотрит особо пристально и особенно сильно морщит при этом лоб.

— Итак… — неспешно начинает пастор.

Но не доканчивает.

В одной руке Марцетус держит красивую черную велюровую шляпу с жесткой тульей, в другом — большой носовой платок из тонкого полотна. Время от времени он изящным движением вытирает пот со лба. Лицо у него полное, розовое, рот четко очерченный, выразительный, а подбородок энергичный, сильно выступающий вперед. (У всех, находящихся в комнате, подбородки безвольные, скошенные, и только у Енша нижняя челюсть сильно развита, но в другом роде: это скорее челюсть боксера.)

И именно он в конце концов нарушает молчание, злобно бросив в лицо незваному гостю:

— Господин пастор, нам надо работать, у нас не так много свободного времени, как у вас.

Но тот, как бы не слыша сказанного, спрашивает у Енша:

— Вы здесь за старшего, не так ли? То есть заведуете этой конторой? А может быть, все же не вы, а господин Маак?

— Загер вам наврал, — криво усмехается Енш. — Я заведующий.

— Так-так, — говорит пастор, что-то соображая. И потом еще раз: — Так-так. — Он явно что-то тщательно обдумывает. А потом вдруг спрашивает: — Значит, именно вы и производите все операции, как то: выплаты, расчеты и так далее?

Енш тоже начинает напряженно думать. И бросает быстрый взгляд на Маака, но пастор перехватывает его взгляд, так что им не удается объясниться без слов.

Поэтому Енш ворчливо выдавливает:

— Ну, произвожу.

На что пастор замечает ласковым голосом:

— Следовательно, вы, надо полагать, зарегистрировали свое предприятие в соответствующем отделе полиции?

Молчание.

— А также произвели вычеты из заработной платы в счет подоходного налога?

Молчание.

— А также подали списки сотрудников в больничную кассу? И наклеили марки?

Длительное молчание.

Пастор больше не наблюдает за выражением лиц своих слушателей, его задумчивый и мягкий взгляд устремлен к голубому летнему небу, пронизанному золотыми лучами солнца.

Зато сами они обмениваются между собой беглыми взглядами как бы исподтишка, что-то такое чувствуется в воздухе…

— Мы чрезвычайно благодарны вам, господин пастор, за ваши советы, — вежливо говорит Маак. — И непременно воспользуемся ими в ближайшее время. Ведь мы работаем лишь третий день.

— Так-так, — говорит пастор.

— А три дня как раз и даются на оформление всех бумаг, — вворачивает Енш, тоже вежливым тоном. — Не напомни вы, я бы, пожалуй, забыл.

— Так-так, — еще раз говорит пастор. И видно, что он уже не так спокоен, как вначале.

— Дело, которым я занимаюсь, — заводит он разговор с другого конца, — неблагодарное дело. Каждому из вас всегда кажется, что его обсчитали. Потому что вы видите только одну сторону: мы получаем одиннадцать за тысячу, а вам платим только шесть…

— Четыре пятьдесят, — уточняет Енш.

— Хорошо, четыре пятьдесят, — соглашается пастор. — Но вы не учитываете того, что нам приходится платить за аренду помещения, за отопление и освещение, что машинки изнашиваются и что мы выручаем вас в период кризиса и избытка рабочих рук. А ваш заработок — о боже правый! — Он саркастически смеется. — Вы думаете, у меня только и дела, что раз-два в неделю отчитывать вас за грехи. А на самом деле я день-деньской сочиняю прошения в вашу пользу, разыскиваю и привлекаю благотворителей, жертвователей. Один внесет пять марок, другой десять, восемьсот таких взносов, тысяча таких взносов за год — этим и живет все дело…

— А также его глава — пастор Марцетус, — опять вворачивает Енш.

— Да, и его глава — пастор Марцетус, — соглашается тот. — Вы ведь горой стоите за то, чтобы любая работа оплачивалась по справедливости. Почему же вы хотите, чтобы я работал даром?

— Послушайте, господин пастор, — медленно, чеканя каждое слово, вступает в разговор Маак. Он бледен, как мел, очки то и дело сползают с переносицы, и он привычным жестом возвращает их на место. — Все, что вы говорите, вероятно, верно и правильно, мы не хотим с вами спорить, но… — Тут Маак начинает заводиться. — Но почему бы вам не предоставить нас самим себе? Мы сами нашли себе работу, сами взяли на себя весь связанный с нею риск, и если дела у нас пойдут плохо, к вам мы все равно не побежим. Так что оставьте нас в покое. Здесь работа доставляет нам радость, а пока работали у вас, не доставляла. И нечего нам угрожать — «барыш пополам или донесу», этот финт нам давно знаком. Дайте нам идти своей дорогой, ведь мы ничего плохого вам не делаем.

— Правильно! — выкрикивает Енш, и еще кто-то бормочет нечто нечленораздельно-одобрительное.