Эти искушения и угроза возобновления запоев заставили Фалладу согласиться на уговоры жены и начать искать более спокойный уголок. Второй причиной его переезда в более удобную квартиру был сын Ули, которому тогда уже было два
Переезд — дело хлопотное: понятно, что и тогда Фаллада не мог продолжать работу над начатым романом, поэтому он писал лишь короткие рассказы. Только к концу года, когда они уже обжились в новой квартире, Фаллада снова садится за роман «Пополам — или заложу». Были начисто переписаны обе первые главы, переработана и сокращена третья: к седьмому января 1933 года он наконец переписал на машинке и ее. Но тут началась работа над экранизацией «Маленького человека», и Фалладе, связанному с киностудией договором, пришлось возвращаться в Берлин. Сам Фаллада и поехавшая вместе с ним «для верности» фрау Зузе поселились в пансионе Штессингер и жили в Берлине до начала марта, пока не была закончена работа над фильмом.
Вечером 27 февраля в винном погребке Шлихтера на Аугсбургерштрассе сидели две супружеские пары: Дитцены и Ровольты. Жены, пишет Фаллада, «беседовали», а они с Ровольтом просто болтали, когда по залам вдруг пробежал официант с криком: «Рейхстаг горит!» «Мы вскочили, молча переглянулись и стали звать официанта. „Эй, Ганимед! — крикнули мы этому подручному Лукулла. — Закажите нам такси! Мы едем к рейхстагу! Надо помочь Г. (Герингу) раздувать огонь“».
Неизвестно, кому первому пришла в голову эта мысль — если всё действительно так и было, ведь Фаллада описал эту сцену лишь двенадцать лет спустя: — издателю, слывшему мастером на злые шутки, или его уже основательно подвыпившему автору, но вывод из нее Фаллада сделал верный: «Эта маленькая сценка хорошо показывает, как многие рядовые немцы относились к правительству н. (нацистов). Но нам приходилось уже… читать о той жестокости, с которой эти правители обделывали свои дела. И все-таки нам казалось: ну, до такого-то уж они не дойдут!..Как же мы были глупы…»
Можно ли считать Ровольта «политически мыслящим человеком»? Фалладу таковым считать, конечно, было нельзя. Ровольт уже успел издать несколько книг, не понравившихся нацистам, и знал это. Ему пришлось затратить немало труда, проявить хитрость и изворотливость, чтобы провести эти книги (а среди них были и книги Фаллады) через все те рифы и препятствия, число которых увеличивалось с каждым днем. Да и Фалладе достаточно было лишь вспомнить о той характеристик которую дал его «Маленькому человеку» Ханс Йост, чтобы понять, что его книги нацисты теперь будут проверять особенно дотошно.
Фаллада не эмигрировал. Он по-прежнему вел себя «безрассудно», даже когда узнал, как «плохо» обстояли дела. Иногда он делал нацистам уступки и, чтобы избежать столкновений с ними, писал вещи, заведомо ниже своих возможностей. «Временами нам всем хотелось очнуться», — писал он в своих воспоминаниях. Но ему самому тогда, видно, так и не удалось очнуться по-настоящему. Вполне вероятно, что он сам так никогда и не понял, каких возможностей лишился, какую часть своего таланта зарыл, оставшись в нацистской Германии, он так и не попытался подытожить, какая доля его депрессий и срывов, разочарований и поражений обусловлена фашистским режимом и какую следует отнести за счет его собственной замкнутости и самоизоляции.
Через неделю после поджога рейхстага, примерно, шестого марта. Фаллада написал Ровольту, что наконец «разделался» с фильмом — и «счастлив, что снова в Беркенбрюке». Седьмого он пишет своей сестре Маргарете Бехерт: «…Уже через два дня и фильм, и киношники, и диктовка… и все остальное показались мне каким-то далеким сном». Восьмого числа он пишет Ровольту: «Мне такое житье уже во-о-о-от где сидит!» И в тот же день возобновляет работу над «Пополам — или заложу». Работает он практически ежедневно и одиннадцатого апреля заканчивает пятую главу, написав, таким образом, уже добрую половину книги.
В марте издательство «Ровольт» выпустило очередной тираж книги «Маленький человек, что же дальше?», но тут дело по каким-то причинам застопорилось. Правда, с самим тиражом ничего плохого не произошло, но 12 апреля, в среду перед Пасхой, Фалладу увезли в СА. У Фаллады сделали обыск, причем особый интерес люди из СА проявили к одной из папок, в которых хранилась переписка. На папке была выведена буква «С». И тут Фаллада вспомнил, кто к нему заходил недавно: «г-н фон С.»![15]