Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды

А несколько сентиментальный конец — «вот оно, прежнее счастье, прежняя любовь», «с этой грязной земли — ввысь, к звездам», — действительно оказывается утешением для потерпевшего поражение, но все еще сентиментального Пиннеберга. И конец этот полностью соответствует словам Фаллады, что его ответом на вопрос «что же дальше?» является Овечка. Однако и этот ответ выходит далеко за рамки того, что хотел сказать Фаллада. Овечка — это простая, терпеливая, смелая молодая женщина, героически несущая свою ношу, несмотря на все невзгоды, не только сама излучает оптимизм, но и вселяет его в других.

Образ Овечки немало способствовал успеху «Маленького человека». Реальной помощи своим читателям Овечка, конечно, оказать не могла, но она убеждала их: нельзя отчаиваться, нельзя сдаваться! Нужно бороться за счастье. И хотя Овечка борется в первую очередь за счастье свое и своих близких, ясно, что эти ее простые истины вполне приложимы и к борьбе общественной. Ибо уже одно указание на проблемы и недостатки общества, особенно если оно дано зорким, глубоко чувствующим художником, может послужить для человека мощным толчком к активному выступлению в защиту собственного достоинства.

Вопрос о воздействии романа включает в себя и вопрос о том, какое место занял он в литературе. И здесь следует признать, что «Маленький человек» Фаллады, несмотря на все его недостатки, которых при желании можно обнаружить очень много, занял — по крайней мере в немецкой литературе — прочное и весьма достойное место. По словам того же Иоганнеса Р. Бехера, Фалладе удалось «показать разницу между беллетристикой и подлинным искусством». Этим своим четвертым романом, вышедшим в 1932 году, Фаллада еще раз, причем совершенно по-новому, доказал, что в нем не зря видели надежду немецкой литературы.

ПОПОЛАМ — ИЛИ ЗАЛОЖУ

В своих «Страданиях по Германии» («Листках из дневника за 1933–1934 год») Томас Манн сделал запись, помеченную мартом 1934 года: «„Предисловие“ Фаллады, в котором он насмехается над гуманистическими представлениями „прошедшей эпохи“. При этом сама книга отличается вполне гуманистической направленностью. Но чтобы ее можно было опубликовать в Германии, Фалладе в „Предисловии“ пришлось все гуманистическое отрицать, попирать ногами».

Это предисловие, которое должно было ввести читателя в книгу «Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды…», находилось в досадном противоречии с самой книгой. В книге автор вполне однозначно высказывается за принцип гуманизации уголовного наказания и критикует военно-бюрократические традиции германских тюрем, а также фарисейскую систему «попечения» над отбывшими срок наказания как ведущие к деградации человеческой личности. Однако его краткое предисловие, занимающее всего шестнадцать строк, да к тому же еще датированное 30 января 1934 года, трудно расценить иначе как попытку отмежеваться от собственной точки зрения, высказанной в книге.

По словам Фаллады, вынесенным в это предисловие, выходило, что он со своей книгой ломится в открытую дверь, поскольку «так называемое гуманное уголовное наказание, смешные, гротескные и печальные стороны которого описываются в этой книге, не существует более», ибо «теперь уже и эта частица немецкой действительности изменилась», и произошло это, оказывается, «пока автор работал над книгой». А когда Фаллада заявляет дальше, что «верит в своего Вилли Куфальта», — «не нужно громких слов о пользе гуманизации мест заключения, нужны рабочие места для отбывших срок наказания. Этим людям нужны не формальные меры по трудоустройству, а подлинное понимание их нужд. Не милость, а просто: подвести черту под всем прошлым, пусть теперь человек сам покажет, на что он способен», — это высказывание, вероятно, производило на читателей впечатление самого неприкрытого цинизма.

Читатели — как на родине, так и в изгнании, — ломали себе голову: неужели Фаллада всерьез решил отречься от своей книги? Решил закрыть глаза ка все, что видел и пережил сам, и начать «подпевать» нацистам? А может быть, его заставили отречься от своего романа, пусть хотя бы в такой форме? Или он надеялся, что нацисты зачтут ему это предисловие как смягчающее обстоятельство?

Томас Манн продолжает свою запись: «Бедные немецкие писатели! Это у них, скорее всего, просто перифраза, которой они вынуждены пользоваться: делая вид, что поносят гуманизм, они сами позже вступаются за него, пытаются протащить его, так сказать, через черный ход. Беда, однако, в том, что тут уж ничего не поделаешь: даже после самой антигуманной революции защита гуманизма остается естественной задачей писателя. Все остальное — игра».

Роман Фаллады «Маленький человек, что же дальше?» был опубликован месяцев по крайней мере за шесть до «антигуманной революции» нацистов. Следует ли нам полагать, что новая его книга и означала подобную игру? Или автор прибег этим предисловием к перифразе? Ведь защита гуманизма должна была бы остаться для него «естественной задачей»?