Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды

Этим, однако, сходство автора со своим персонажем и ограничивается. Куфальта так же нельзя считать «автопортретом» автора, как нельзя считать им Тредупа и Пиннеберга. Даже если согласиться, что Рудольф Дитцен, писавший в тюрьме дневник и анализировавший в нем сам себя, не мог не перенести каких-то черт «себя тогдашнего» на своего героя. Конечно, многое в жизни этих его героев, особенно Пиннеберга, основывалось на личных переживаниях автора, да и сам автор мог обнаружить некоторые из их черт характера в себе самом. И тем не менее Фаллада никогда не писал о себе, и его романы менее всего автобиографичны как раз там, где сходство между фабулой и фактами биографии писателя кажется наконец бесспорно установленным.

Тюремную жизнь автор изучал не «по источникам и документам», а на собственном почти трехлетнем опыте. Моделью для описываемой им тюрьмы небольшого гольштинского городка послужил не патриархальный «исправительный дом» в Грейфсвальде, а ноймюнстерский централ. Правда, некоторые детали взяты Фалладой из старого, грейфсвальдского дневника 1924 года: когда Куфальт проводит ночь в участке, повторяется история с клопами, а вернувшись под конец в свою «любимую камеру», он с удовлетворением обнаруживает за парашей кресало, кремень и трут — те самые «железяку, кремень и ремень».

Любопытна и история окончательного заглавия книги. Та надпись, которую Дитцен 22 июня 1924 года обнаружил на внутренней стенке шкафчика в камере номер 32, гласившая: «Кто однажды украл и попал сюда, еще не раз тут побывает», видимо, прочно засела у Фаллады в голове, если он почти семь лет спустя в тринадцатой сцене второй главы написал: «Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды, тот будет хлебать ее всю жизнь»!

Как трансформировался у Фаллады тот материал, который он сам считал «реальностью», «подлинным фактом», а не «вымыслом», можно показать на двух примерах, на первый взгляд мало схожих друг с другом. Так, в основу образа Бацке лег отнюдь не какой-то «обыкновенный жулик», как может показаться на первый взгляд. Юрген Мантей писал:

«Писателя Герберта Бланка в 1934 году отправили в концентрационный лагерь Равенсбрюк. Там на поверке рядом с ним оказался заключенный с зеленым треугольником на робе, „злостный рецидивист“. Он неожиданно обратился к Бланку:

— Ты что, политический?

— Да.

— Небось писатель?

— Писатель.

— А Ханса Фалладу знаешь?

— Конечно, знаю, а что?

И рецидивист заявил с гордостью:

— Бацке — это я!»

Правда, этот анекдот — явный вымысел, потому что Равенсбрюк был открыт только в 1939 году, к тому же как женский лагерь, а Герберт Бланк, напечатавший в 1931 году в издательстве «Ровольт» под псевдонимом Вейганд фон Мильтенберг книгу «Адольф Гитлер: Вильгельм III», попал в лагерь, по свидетельству его сына Ульриха, только в 1944 году. Ульрих Бланк полагает, что подобная встреча имела место, и позже его отец действительно рассказывал о ней Эрнсту Ровольту, но до Мантея этот рассказ дошел уже в сильно измененном виде. «Прообразом Бацке, — пишет Ульрих Бланк, — послужил взломщик Эрнст Граске, с которым мой отец познакомился в бранденбургской тюрьме Герден в 1936 году. Много раз судимый, этот Граске (кстати, родной брат тогдашнего директора берлинской гимназии „Ам грауэн Клостер“) сидел теперь за попытку ограбления церкви в замке Кадольцбург в Кронахе, предпринятую им по заданию одного антиквара, которого интересовали имевшиеся там алтарные росписи. Хотя сейчас я воспроизвожу этот рассказ по памяти, думаю, что первоначально эта история была все же именно такой». Где сам Фаллада познакомился с Граске, в Ноймюнстере или в другой тюрьме, как именно они познакомились и как Граске превратился в Бацке — на эти вопросы, к сожалению, уже нельзя получить ответа.

О втором примере нам известно больше. Это — история с Цвитушем, из-за которой Куфальту приходится бежать из городка. В ее основе лежит подлинная история, случившаяся с Дитценом в Ноймюнстере. «Кстати, — пишет он Кагельмахеру 11 декабря 1928 года, — меня тут чуть было снова не арестовали». Его приняли за афериста, который выдавал себя за налогового инспектора и вымогал у людей деньги.

«Потом мне устроили очную ставку с одной из его жертв, и тут я понял, почем фунт лиха. Он приходил к ней ровным счетом три недели назад, просидел у нее полчаса и все заполнял какой-то формуляр. И вот теперь эта дама сидит, глядит на меня и бормочет:

— Да, пожалуй, у того была другая шляпа. И портфель, кажется, другой… И ростом тот вроде был пониже… И все же, по-моему, это он!»

И хотя в этот раз для Дитцена все обошлось благополучно, он лишний раз убедился, что человека, у которого есть хотя бы одна судимость, всегда будут подозревать в первую очередь, и что его судьба всегда на волоске.

Эти примеры показывают: роман построен на действительных фактах. И, следя за судьбой героев романа, читатель забывает, что перед ним — книга: все слишком реально, «настолько реально, что мороз по коже», говоря словами Тухольского.