Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды

— Зачем вы привели с собой этих двоих, господин главный надзиратель? Оба соврут — недорого возьмут. Меня бесит один вид этих лицемеров. Вот вы, вы никогда меня не обманывали, господин главный надзиратель. Можете теперь пообещать, что завтра я получу на руки все, что здесь заработал?

— Обещаю, Куфальт.

— Давайте квитанцию, я подпишу, что письмо получено.

Руш не дает квитанцию, он раздумывает.

— А откуда вы знаете. Куфальт, что письмо было заказное?

— Не станет же зять посылать ключ от чемодана в простом письме!

Руш все еще раздумывает.

И Куфальту приходится поднажать:

— Если уж и заказные письма пропадают…

Руш тотчас вынимает из кармана квитанцию:

— Ну и подлец же ты, Куфальт. Да ладно уж, подписывай. Получишь, получишь свои денежки — хоть и не стоило бы…

13

Наступает следующий день. Время близится к одиннадцати. Куфальт стоит посреди камеры для освобождающихся. Его чемодан, большой, присланный зятем Паузе чемодан, рядом. Куфальт просто стоит и ждет.

А время ползет еле-еле, и взяться он ни за что не может. В чемодане у него есть книги, но разве в такие минуты до чтения? Через два часа истекают ровно пять лет его житья-бытья здесь, через два часа он будет свободным человеком, может пойти, куда захочет, может поговорить, с кем пожелает, может погулять с девушкой, выпить вина, сходить в кинотеатр… Нет, все это даже представить себе трудно… Он все еще внутренне так скован…

По утрам больше не будет тюремного колокола. Не будет и дневной нормы сетей. И грызни с другими заключенными. А на обед вечной каши. Не надо будет драить камеру. И тревожиться, хватит ли табаку. Ни тебе надзирателей, ни вонючей параши, ни заношенного тряпья на теле… Нет, даже помыслить страшно…

Как плотно сидит на нем костюм! На животе даже в обтяжку, хоть он и расстегнул все пряжки на жилете и брюках. Брюшко наросло от жидкой пиши. Бывали дни, когда он на обед проглатывал два литра похлебки и еще какую-то дрянь. В жилетном кармане у него часы, его серебряные часы, подаренные ему еще при конфирмации. Часы идут, сейчас восемнадцать минут двенадцатого.

Остальные арестанты уже вышли на волю четыре часа назад. Дурака он свалял, вполне мог выжать из Руша и это. А теперь они все уже далеко. Бастель, кальфактор кастеляна, рассказал, пока Куфальт переодевался в свое, что и Зете выпустили. Рано утром у него на всякий случай еще раз спросили, признает ли он себя виновным в оскорблении должностного лица, в противном случае останется в тюрьме на новый срок… Ну, он и признал. Получил условно-досрочное. Все ж таки… Свиньи они все тут. Свиньи. И все тут становятся свиньями. И он сам, Куфальт, с письмом вчера вечером вел себя по-свински, да и в истории с сотенной был свинья свиньей, что там говорить — за эти пять лет тысячу раз поступал по-свински. И все для чего? Веди он себя иначе, все равно ведь вышел бы на волю в тот же самый день и час… Но чувствовал бы себя по-другому.

Теперь, во всяком случае, все позади. И отныне он будет жить по-честному. Он хочет спать спокойно и жить без тревог. Главное, чтобы без тревог! Хотя сотенную он все же отсюда вынесет. Но это в последний раз.

Куфальт меряет шагами комнату из угла в угол, из угла в угол. Камера опять залита солнцем. Чудесный день нынче. Все последние дни в его камере было так светло, как ни разу не было за пять лет. Бог даст, хорошая погода подержится и когда он уже будет на воле…

Вот только этот приют… Уж очень нахально смеялся ему в лицо инспектор. Правда, потом он все-таки получил в кассе все причитающиеся ему деньги, так что, если в приюте будет совсем уж невтерпеж, он просто-напросто плюнет на них…

Кто-то скребется в дверь. Куфальт одним прыжком подскакивает к ней.

— Да?

— Эй! Это ты, Вилли?

— Ясное дело я, ты что, ослеп?

— Так ведь тебя теперь не узнать — вон как вырядился! Я — кальфактор из твоей секции. Туалетное мыло у тебя в чемодане?

— Да.

— Оставь его мне, парень. Положи под парашу. Я заберу, как только ты уйдешь.

— Ладно.

— Только точно, Вилли.

— Возьми и погляди в глазок. Вот сейчас, при тебе, выну и…

— Эй, Вилли, у тебя и табачок остался? На воле-то сможешь сразу себе еще купить. Положи и табак туда же.

— Грабители вы, ох, грабители!

— Парень, мне еще три года здесь трубить!

— Ну и что с того? Я оттрубил пять, а Брун, который сегодня освободился, так целых одиннадцать!

— Ой-ой-ой! Брун-то! Так ты еще ничего не знаешь?! Ну, парень, в тюрьме только и разговору что об этом.

— Да в чем дело-то? Что с Бруном?

— Он уже опять тут! Только три часа и побыл на воле — и опять за решеткой.

— Да ты бредишь! Брехня все это!