Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды...

— Не давайте ему их, — с трудом выдавил из себя Дитрих. — Я сказал, мы работаем вместе, работаем вместе.

Фреезе громко расхохотался. От смеха все его тело подпрыгивало.

— Работать вместе, вот это да! Два жеребца в одном стойле, верно?

Он хохотал, зажмурив глаза, и его дряблые жирные щеки так и тряслись от смеха.

Куфальт со страхом смотрел на него, внутри у Куфальта все дрожало, рука его потянулась к пивной кружке.

— Значит, ты берешь нас обоих? — спросил Дитрих, заговоривший вдруг правильно. — Мы сможем оба работать в твоем стойле, в обанкротившемся «Вестнике»?

Голос Дитриха звучал строго и зло.

Фреезе перестал хохотать и уставился на Дитриха.

— Тебе ведь наверняка понадобятся два человека для рекламы, — утверждал Дитрих.

У Куфальта в голове все перепуталось. «Перепил, — подумал он. — О чем они, собственно, болтают? О том, что говорят, или не о том, что говорят».

Он снова прислушался к разговору.

— В тысяча восемьсот сорок восьмом году, — торжественно произнес Фреезе, — господин ван дер Смиссен был бургомистром нашего города. Господин ван дер Смиссен был настоящим аристократом, человеком прямым, как струна, честным до мозга костей… Уличная толпа собралась возле его дома и бросала в окна дома господина ван дер Смиссена нечистоты и грязь. Городской полиции удалось вскоре рассеять толпу. Господин бургомистр, которого в тот день не было дома, вернулся из поездки поздним вечером. В сопровождении полицейского он прошелся по разоренным комнатам…

В столовой на стене висел огромный портрет его рано почившей супруги, урожденной баронессы фон Путхаммер. И надо же было случиться, чтобы к белоснежной груди этой прекрасной женщины прилип отвратительный, вонючий кусок дерьма…

Полицейский, некий Вильмс, позднее показал, что господин бургомистр минут пять неподвижно, с застывшим лицом, стоял перед оскверненным портретом. Потом подошел к шкафу, вытащил бутылку вина и красивую хрустальную рюмку и, поставив все это перед ним, Вильмсом, настрого приказал ему скоротать время за бутылкой. А он, господин ван дер Смиссен, отыщет все необходимое для уборки. После чего бургомистр твердой походкой вышел из столовой…

На следующее утро его, перепачканного нечистотами, вытащили из Трены, которая текла рядом с садом бургомистра.

Голова Дитриха давно свесилась на грудь, он храпел. Сигара, торчавшая в уголке рта, погасла, успев, правда, прожечь на рубашке дыру.

Фреезе говорил неестественным монотонным голосом экскурсовода. А когда кончил, совсем по-другому воскликнул:

— Твое здоровье, Куфальт… Нам туда еще рановато!

— Зачем вы мне все это рассказываете? — раздраженно спросил Куфальт. Он проклинал себя за то, что зашел сюда, за то, что не смог вовремя уйти, за то, что продолжал пить, и за то, что вообще разговаривал с Фреезе.

— Это, — ответил тот, — странички летописи нашего города, над которой я работаю вот уже сорок лет. Ее мы озаглавим «Жертвы Трены».

— Но меня вы в ней не найдете, мерзавец, вот вы кто, — с неожиданной злостью крикнул Куфальт. — Вы думаете, я не понял, куда вы гнете? Только я этого не сделаю, и уж тем более не сделаю, чтобы вас порадовать, даже если вы будете лить грязь на мою невесту.

Сам испугавшись своих слов, он замолчал. И Фреезе зря приложил палец к губам, намекая на Дитриха. Ибо неожиданно перед мысленным взором Куфальта предстал великолепный дом бургомистра с большими окнами и липами вокруг, мимо которого он часто спешил. Ему почудилось, будто он видит выбитые стекла, осколки которых звездочками летели в траву, темную столовую, освещенную единственной свечой, и длинную узкую руку в набухших синих венах и желтых старческих пятнышках, поднимающую подсвечник с горящей свечой. Из темноты стены, улыбаясь, проступает лицо молодой красавицы, ее лебединая белая шея, ослепительные плечи, и вот, вот…

— Вы видите?.. — кричит Фреезе. — Видите?..

И рядом другое лицо. «Пойдем, пойдем со мной, один раз, только раз», — просят, умоляют эти губы.

Все рухнуло, пропало, пошло прахом. Все зря. Растаяло, исчезло, кануло…

Нет больше руки, держащей подсвечник, вокруг кромешная тьма, но постепенно тьма рассеивается…

— Вздремнули? — спрашивает Фреезе. — Вы кричали во сне. А вот он крепко заснул.

И он показывает на Дитриха.

— Я пойду, — произносит Куфальт, шатаясь от усталости.

— Подожди, я с тобой, — отвечает Фреезе. — Так ты никогда до дома не дойдешь.

Он с сомнением глянул на сонного Дитриха.

— Скажу Минне, пусть уложит его с собой в постель, — пробормотал он.

Вдруг он ухмыльнулся.

— Подожди секунду, Куфальт, сейчас увидишь, что я сделаю.

Куфальт хотел уйти. Он ухватился за спинку стула. Нащупав другой рукой соседний столик, не дотянулся до него, попробовал еще раз.

И тут появился Фреезе с куском картона в руке, в который была продета веревка. Он с хитрецой, ободряюще подмигнул Куфальту, словно предвкушая веселую шутку, и подошел к Дитриху.

Посадил его прямо.

— Сиди как положено, пьяная свинья, — крикнул он. — Прямо сиди!

Дитрих открыл глаза, и тут же они у него снова закрылись, он промычал что-то и снова заснул. А Фреезе уже повесил на шею ему табличку.