Кто моя мама

— Два года, — ответила девочка, — и половина.

— Умница какая, и сколько лет знает! — похвалила старушка. — А фамилия твоя как? Маму как по фамилии называли?

— Мо… ку-усева, — с усилием проговорила девочка и заболтала ножками.

— Макушева она! — обрадовалась старушка.

— Похоже, что так, — с некоторым сомнением согласилась инспектор.

— А где ты живешь?

— Дома. Я к маме хочу!

Адреса своего девочка не знала.

— Ну что же, товарищи, спасибо. — Инспектор встала. — Сейчас, Галя, я тебе игрушек дам. У нас много игрушек. Хорошие.

Старушка поцеловала девочку в щеку и посадила ее на скамейку.

— До свиданья, деточка! — Потопталась в нерешительности. — А теперь как же будет? Про мать-то она что сказала, помните?

— Ну, с кем-то она живет, — отозвалась инспектор. — Будут искать потеряшку, у нас и найдут.

Но о Гале Макушевой двух с половиной лет никто не справлялся. Никто ее не искал.

Гулина бабушка

В квартире часового мастера Мокроусова прозвенел звонок.

В дверь протиснулся мокрый зонтик. Потом показалась владелица зонтика, аккуратная, моложавая старушка в клетчатом добротном пальто и светлой шелковой шали.

Хозяин, плотный мужчина, тщательно одетый и выбритый, отступил, нахмурился.

Не замечая его замешательства, старушка деловито поставила раскрытый зонтик в угол передней.

— Экая дождина хлещет! Подол хоть выкручивай. Ну, здравствуй, Виктор Анатольич! Наташа дома? Ох, я ж ее и поругаю! На два письма мне не ответила! А я в Калинине заболела. Вот и прогостила у старшего сына больше трех месяцев…

— Наташа? — вымолвил мужчина подавленно. — Наташу уже два месяца как схоронили.

— Как?! — старушка выронила из рук свою большую, туго набитую сумку. — Наташа! Господи! Что ты говоришь?

— Так уж вышло. Заболела сильно. В больницу не хотела ложиться, а потом…

— Не уберег, сухарь! — жестко сказала старушка, и слезы потекли по ее полным щекам. — А Гуленька? Здорова?

— Видите ли… Настасья Акимовна… — Он замялся.

— Что? Что? — в страшной тревоге старушка подступила к мужчине. — Да говори!

— Гули тоже нет. Ее… украли. В сквере.

Старушка вся обмякла, опустила бессильно руки, казалось, она сейчас упадет.

— Это — что же? Бросил ребенка одного, аспид? Да как украли-то?

— Вы сядьте, Настасья Акимовна. Я заявил, сразу же заявил. Не могут найти.

Приткнувшись на стуле, старушка тряслась от рыданий:

— Да как это? Кто же ребенка украдет?

— Олимпиада Егоровна с ней гуляла в сквере. Тетка моя, помните, может? Я же работаю, за ней тетка присматривала. Ну, она, тетка Олимпиада, значит, отошла к ларьку… булочку, что ли, для Гули купить. Возвращается к скамейке, а девочки нет. Вы хоть узнайте, Настасья Акимовна, в милиции! Тогда же заявлено было… — Он назвал отделение милиции и посмотрел на часы. — Вы извините, я должен уйти, меня ждут срочные заказы. На вечернюю работу опаздываю.

Придавленная горем старушка брела под проливным дождем. Зонтик свой она забыла у Мокроусова. Шелковая шаль промокла, прилипла к голове. Она ничего не замечала.

Ей представлялся Степа, средний сын, веселый, жизнерадостный, рядом с молоденькой женой Наташей. Все трое — отец с матерью и бабушка — любуются крошечной Гулей… И вот заводские товарищи Степана произносят речи над опущенным в черную яму гробом. От тяжелого воспаления легких Степа так и не поправился — подвела старая фронтовая рана… Гуле два года, она протягивает ручонки, просит: «Баба, не уходи! Живи опять с нами!» Но она уходит, едва заслышит шаги часовщика. Новый муж Наташи не захотел, чтобы Настасья Акимовна жила с ними, и она переселилась к младшей дочери, навещает внучку в те часы, когда он на работе. Наташа все молчит: как-то притихла. Не жалуется, но бабушка видит, что она несчастна. К маленькой падчерице Мокроусов глубоко равнодушен, — не замечает ребенка.

«Гуленька моя! Как же ты осталась с ним без мамы?» — С ужасом думала бабушка.

Домой Настасья Акимовна вернулась в таком состоянии, что дочь и зять хотели вызвать врача. Но бабушка заставила их сейчас же ехать в отделение милиции, указанное Мокроусовым. И сама поехала, даже не обсушившись.

Действительно, месяца два назад было такое заявление, что 15 августа в Таврическом саду пропала девочка.

Вместе с дочерью Настасья Акимовна съездила за город, к тетке Олимпиаде. У нее был свой домик где-то под Ленинградом.

Эта грузная сварливая женщина очень не понравилась бабушке. Тетка даже сесть им не предложила, не стала и разговаривать: «Все в заявлении указано. Оставьте вы меня в покое!»

Заявили в угрозыск. Там обещали принять меры. Но поиски не дали результатов.

Мама Галя

Кончался октябрь одиннадцатого послевоенного года.

Ленинградское небо то улыбалось, то хмурилось. Окна двухэтажного дома, стоявшего посреди обширного двора на одной из улиц Петроградской стороны, то блестели, отражая солнечные лучи, то слезились каплями стекавшего по ним дождя.