- Так я и думала, - с удовлетворением вздохнула она. Был второй час ночи, когда я проводил ее до подъезда. Заспанная лифтерша открыла на наш звонок и с большим неодобрением наблюдала, как мы еще и еще раз целуемся на прощание.
Я шел по весеннему ночному городу, вдыхая свежий, наполненный запахом цветущих деревьев воздух. Во всем теле и в голове была удивительная легкость. Я просто шел и дышал, гоня от себя прочь все мысли о завтрашних делах. Навстречу по другой стороне переулка прошла припозднившаяся парочка. Мужчина что-то глухо бубнил, а женщина разговаривала высоким, взволнованным голосом. Я разобрал слова "этаж", "насмерть" и "вдребезги". Повернув за угол, я остановился. Что-то происходило на том конце двора, за детской площадкой. Там стояла "скорая" и две милицейские машины с включенными мигалками. Бегом я оказался рядом с ними через полминуты.
- Самоубийца, - доложил узнавший меня сержант-водитель и показал наверх. Сверзился с пятого этажа.
Несмотря на поздний час, вокруг стояли несколько жильцов дома. Два санитара охраняли труп на асфальте, уже прикрытый от нескромных глаз простыней. Я присел на корточки и откинул край. Вероятно, погибший ударился головой - вместо лица была кровавая маска. Но я узнал его по тонкой шее и железным зубам, которые блестели между разбитых губ. Кошкодав Сипягин умер, так и не успев написать чистосердечное признание.
15
Невыспавшийся, с кругами вокруг глаз, злой как собака, Дыскин сидел напротив меня и остервенело ругался.
- Самоубийство! - едчайшим голосом произнес он, устав материться. - Да эта гнида была способна на самоубийство не больше, чем чугунная сковородка!
Я молчал, потому что сказать мне было нечего. Следов борьбы в квартире Сипягина не обнаружено, но заклеенный на зиму балкон был распахнут совсем недавно: клочья бумаги остались и на притолоке, и на балконной двери. В мертвенную фарфоровую аккуратность сипягинского жилища это не вписывалось. Впечатление, однако, не доказательство. Чужих отпечатков пальцев на рамах и ручке двери обнаружено не было. Отработка жилого сектора на этот раз ничего не дала.
Я молчал, хотя тоже был уверен, что Сипягин убит. Я видел тех двух ребят, что сопровождали лысого к Шкуту, и мне нетрудно было представить, как один из них легко берет щуплого живодера за горло, а другой в это время, надев перчатки, открывает дверь на балкон... Может, было так, может, иначе. Но в одном я теперь был уверен твердо.
Кто-то очень неглупый, хитрый и расчетливый постоянно играет в занимательную игру, в которой неизменно выходит победителем. Он не просто развлекается, он играет всерьез, на большие ставки. Что ни ход, то разыгранная комбинация! Убит Черкизов, взят "общак", а подставлен Витька. Да не просто подставлен, а так, что дочери крупного мафиози достается прекрасная квартира в престижном доме.
Убит Шкут. Убит, потому что знал что-то о деталях предыдущей операции. Перед смертью его пытали, и я, кажется, догадываюсь, зачем. Тех, кто взял из сейфа Черкизова сберкнижки на предъявителя, теперь интересовало, где вкладыши. Но Шкут, скорее всего, этого не знал. Впрочем, он все равно был обречен. А из его убийства извлечена двойная выгода: в квартиру подброшены вешдоки, проходящие по кражам с тряпками, и даже для полной убедительности - список, значит, поиски наводчика милицией прекращаются.
И наконец, убит Сипягин. Надо думать, как только Дыскин его отпустил домой, он бросился сообщать тому, кто нанял его для убийства кота, - и это сообщение стоило ему жизни. Решение было принято быстро. А потом точно так же выполнено.
Я посмотрел на часы: четверть первого. В час начинаются бега. Витька Байдаков рассказал все, что знал про маленького лысого человека. Его зовут Юра, кличка Глобус. Большой авторитет в московском преступном мире. Всегда ходит с одним или двумя телохранителями. Не пропускает ни одного бегового дня, обычно стоит на одном и том же месте трибуны: напротив финиша между каменными колоннами. Он игрок, очень серьезный игрок. Может быть, тот самый, что мне нужен.
- Ты поедешь со мной? - спросил я Дыскина.
- Куда ж я денусь, - кивнул он и, почесав в затылке, добавил: - Только вот что. Давай так: ты на "Жорже", а я на своей таратайке, для страховки.
Это было вполне разумное предложение. Дыскинская двухцилиндровая "ява" предоставляла нам в случае чего свободу маневра.
- На бегах друг к другу без нужды не подходим, - сказал я. - Но из виду не выпускаем. Теперь "маяки". Если нужно отойти в сторону, чтобы переговорить, вынимаешь из кармана платок...
- У меня нет платка, - насупился Дыскин.
- Стыдно, - укорил я его. - А что у тебя есть?
Дыскин пошарил по карманам.
- Сигареты, спички, ключи. Пистолет.
- Пистолет вынимать не надо, - сказал я. - Могут не так понять. Достаешь пачку сигарет и держишь ее в левой руке. Вопросы есть?
- Есть, - ответил Дыскин. - Что мы станем делать с этим Глобусом, когда найдем?
- Станем раскручивать, - сказал я, но, судя по дыскинскому хмурому лицу, мой каламбур пропал даром. Пришлось пояснить: - Нам нужны его анкетные данные. Ну, и связи, если будут.