Кто не спрятался (сборник)

– Начиная со вчерашнего дня, – сказал он, – наметились две основные линии: наркотическая и букинистическая. К сожалению, никакой связи между этими линиями мы пока не видим. Если, конечно, не считать того, что книгами и наркотиками занимались две поразительно похожие друг на друга женщины.

– Есть еще третья, – заметил я в порядке прений, и все с изумлением повернулись ко мне. Пришлось объяснить: – Не женщина третья, а линия. Я имею в виду рукопись Троепольской. Она как-никак пропала, а между прочим, в ней могут содержаться очень ценные сведения. Причем не только для нас.

– Ну, хорошо, – Северин великодушно махнул рукой. – Если Невмянов настаивает... Хотя я могу найти массу вполне разумных объяснений, куда она делась.

– Каких? – спросил я упрямо.

– Например, Троепольская дала ее почитать кому-нибудь из знакомых. Или взяла к себе домой, а оттуда уже ее украли вместе с книгами, что вполне естественно. Да мало ли что еще? В то же время у нас есть две действительно перспективные версии, и, по-моему, распылять силы и время, которых и так...

Он недоговорил, удрученно покрутив головой: мол, все и без лишних слов понятно. Если честно, я и сам был с ним по большому счету согласен, но, уже заводясь с ним спорить, хотел хотя бы чисто теоретически настоять на своем:

– Сослуживцы утверждают, что она никогда никому рукопись не давала. И домой не брала, потому что у нее дома машинки нет. Троепольская держала ее в сейфе на работе, оттуда, надо полагать, она куда-то и делась. Но повторяю, главное на мой взгляд, не то даже, кто ее взял, а то, что в ней может быть для нас интересного.

Комаров, который до сих пор молча слушал наши дебаты, пристукнул легонько ладонью по столу, что означало: обсуждение окончено, слушай мою команду.

– Сделаем так, – сказал он раздумчиво, как бы на ходу прикидывая, как именно сделать. Но мы-то знали, что решение у него уже готово в окончательном виде, обжалованию не подлежит, и потому навострили ушки на макушке. – Невмянов пусть едет в редакцию и занимается этой рукописью. Северин продолжает работать по книгам. А Балакин со своими операми и участковыми собирает все, что известно про Яропова. Связи, знакомства, образ жизни и так далее. Кто-нибудь в отделении еще помнит его?

Митя отрицательно покачал головой.

– У нас одна молодежь в основном. Я самый старый, в восьмидесятом пришел. Но мы найдем стариков, Константин Петрович, – бодро заверил он. – И бывших соседей по квартире: у меня уже все координаты есть, и по дому мы работаем.

– Молодцы, – одобрил Комаров. – И последнее: перед тем как разбежаться, составьте на этого Яропова запрос в места лишения свободы. И мне на стол. Я постараюсь, чтоб он прошел побыстрее.

Демонстративно вежливо пропуская меня вперед, Северин шепнул мне на ухо: “Напросился, балда?” Но в этом вопросе я услышал скорее озабоченность, чем насмешку.

Заведующий отделом писем Вячеслав Евгеньевич Чиж внешностью мало соответствовал своей птичьей фамилии. Во-первых, сходству мешала обильная, даже буйная растительность на голове и на лице, а во-вторых, Вячеслав Евгеньевич был, мягко говоря, не щебетун. Каждое слово приходилось вытаскивать из него клещами. Вот образчик нашего диалога:

– Вы были в курсе того, чем последнее время занималась Троепольская?

В дикорастущих джунглях усатости и бородатости намечается неверная просека, мелькают даже синеватые губы:

– Да-а. Чем?

– Наркотиками...

Я чуть не падаю со стула.

– А разве не книгами?

– Книгами – сначала. Потом – наркотиками.

– Она рассказывала какие-нибудь подробности? Кто ее интересовал? С кем она встречалась? – Я весь трепещу.

– Не-ет.

– А про книги?

Тут хватает отрицательного движения головой.

Я догадываюсь:

– Она вообще не делилась ни с кем, что ли? Только тему сообщала?

Положительный кивок. Я пробую его расшевелить:

– Что вы можете сказать об Ольге как ее руководитель? Понимаете, нам необходима психологическая характеристика, чтобы лучше понять кое-какие ее поступки...

Но не тут-то было. После паузы мне выдается:

– Умна. Взбалмошна. Инициативна. Азартна. – Короткое раздумье и: – Потребность лезть в драку по поводу и без.

Мне начинает казаться, что я веду беседу не с человеком, а с ЭВМ. И тогда я решаю поиграть с ним в детскую игру: “да” и “нет” не говорите. Вынудить его давать мне по возможности развернутые ответы.

– О чем Ольга писала в своем “дневнике”?

– Обо всем. На то и дневник.

– Говорят, она зачитывала иногда оттуда куски. О чем или о ком они были?

– О тех, кому зачитывала.

– Например?

Свершилось чудо: волосяные заросли расползлись на мгновение не для того, чтобы пропустить на поверхность очередное скупое слово. Кажется, то была улыбка! Потом последовал текст:

– “Слава Чиж – унылый оптимист. Когда Чиж берется за дело, он наносит ему пользу”.

– Про кого еще она могла там написать?

– Про всех, с кем общалась.

Тут я, наконец, понял, что мне все равно его не переговорить, и пошел в лобовую атаку:

– У вас есть какие-нибудь соображения насчет того, кто мог взять рукопись из сейфа?

Меньше всего на свете я рассчитывал получить однозначный ответ. Но получил:

– Есть.