Кто не знает братца Кролика!

Что за ахинею мы несем! И ведь не остановиться. Девицы по-прежнему обалдевают. Наконец «пинг-понг» ставит свой стаканчик на поребрик.

– Что вы лепите?! Фашисты какие-то! Это просто чудовищно!

– Отчего же? – не соглашаюсь. – Конечно, нужна свобода выбора. Думаю, многие, особенно одинокие и больные, выберут именно яд – кому хочется влачиться столетней развалюхой? Да еще и без поддержки родственников. Ведь такая жизнь просто унизительна. Тем более сейчас…

– И что же, – бросается на меня девица. – Вы обязательно напьетесь своей сладкой дряни, когда вам будет за шестьдесят?

– Разумеется! Правда, надеюсь, до этого не доживу.

– Доживете, – злится моя оппонентка. – В том-то и дело, что доживете. Такие, как вы, болтуны доживают, можете не сомневаться. И вообще – возмутительно так думать.

О разврате, разумеется, и речи нет. Тем более, девчонка страшно желает высказать все, что думает о подобных проектах:

– Знаете, была такая наука – евгеника.

– Почему же была! – откликаюсь. – Есть, дорогуша!

– Я вам не дорогуша, – отрезает меня, как ломоть. – А вы далеко пойдете со своими утверждениями. Но хочу заметить, если вы там и Сократа решили приплести. Тот же Сократ сказал однажды по поводу речей одного софиста, который предлагал есть людей: «Успокойтесь и не слушайте его! Предложите ему съесть кого-нибудь на самом деле – и тут же убедитесь, что он только треплется!»

– Конечно, ты только так заявляешь, – приходит «пинг-понгу» на помощь толстушка, – а попробуй выпей пусть даже самое прекрасное смертельное лекарство. До самого конца будешь цепляться за свою жалкую ничтожную жизнь, как все цепляются…

Она шлепает аппетитной, словно оладушек, ладонью по хлорированной глади, в которой видны все морщинки наших тел и весь, в выбоинах и трещинах, пол.

Неловко поворачиваюсь: в бассейн ныряет пивная бутылка.

– Ну, вот, стекол нам здесь не хватало, – наконец-то проснулась блондинка. И осведомляется очень даже естественно: – Мальчики, у вас есть еще выпить?

Вернувшись, застаю настоящий диспут.

– Вас послушать, мы все вырожденцы! – кричит оппонентка с подростковыми шариками. – Без исключения!

– А я о чем говорю?! – задыхается Кролик. – Всякая цивилизация заканчивается содомией. Вспомним поздний Рим. Цезари, за исключением, кажется, только солдата Тита, активно занимались мужеложством. Но самое страшное в конце любой империи: женщинам даются так называемые права. Начинаются феминистические выпендрежи, женщины лезут повсюду, спят с ослами и лошадьми, наконец, превращаются в мужиков – короче, пиши пропало. Америке – конец! Полная амба! – заявляет авторитетно. – Педерасты начинают законно служить в армии, а президент целует в зад сексуальные меньшинства. Политики гоняются за голосами сторонниц лесбийской любви. Все в Риме окончательно рухнуло, когда императоры выродились в поголовных педрил. Что же в этом антинаучного? – Бутылка опустилась на дно: толстуха ее перекатывает ногой туда-сюда. – Мы тоже рухнем, – обещает Кролик. – Вот увидите! Вскоре превратимся в сексуальное меньшинство на фоне полчищ гомиков и лесбиянок. Имя им легион. Когда вся эта шушера окончательно вылезет из нор – ждите конца света.

– Но евреи-то тут при чем? – взвивается тоненькая интеллектуалка. Ее крошечные груди трогательно подпрыгивают.

– Да потому что куда ни ткни, везде их чертовы носы, – продолжает гнуть свою версию известный сторонник государства Израиль – поручик.

– Кстати, греки всю свою историю были гомиками, – захлебывается девчонка, которой палец в рот не клади. – Однополая любовь у них – в порядке вещей. Сафо упражнялась в стихах по поводу влечения к ученице. А мужики, кого ни возьми – имели мальчиков для утех.

– И чем все закончилось? – насмешливо откликается Кролик.

– Да, но это было еще до евреев!

Московский гусь слушает с расслабленной миной: треплитесь себе в этом жалком корыте, дохлые питерские интеллигентишки! И презрительно поглядывает по сторонам. Он-то знает, какие сауны скрывает в своем чреве «Рэдиссон Славянская». Наверняка уже тысячу раз побывал в Нью-Йорке. Правда, самим ньюйоркцам плевать, кто у них там шастает, – но для столичных пижонов тот не человек, кто хоть раз не отметился в Южном Бронксе.

Между тем проститутка забыла про эротический массаж: так и сыплет примерами из Плутарха. Кролик ей тоже орет:

– Плевать мне, с кем любил отдыхать Александр Македонский! Все равно империи подыхают, когда начинаются извращения, потому что это противоестественно.

Поручик, кажется, тоже забыл, ради чего сюда притащился. Втолковывает девицам, что, несмотря на свой отъявленный антисемитизм, за старика Зимовского любому отвертит голову.

Мы размахиваем руками, шлепаем по воде, толстуха перекатывает бутылку-утопленницу, а затем Кролик начинает ее перекатывать. В каждом из собравшихся, словно жизнерадостный краснощекий крепыш, просыпается алкоголь: шум становится невыносимым.

Направляемся еще за одну обитую рейками дверь – только задницы сверкают!